Говард Ф.Лавкрафт

Шепчущий в ночи

о голосах и камне, были, по всей видимости, внушены ему

человеком, утверждавшим, что он является шпионом потусторонних существ, тем

самым человеком, который впоследствии покончил с собой. Легко было

предположить, что самоубийца являлся по-настоящему сумасшедшим, но смог при

этом заставить наивного Эйкели - к тому же подготовленного к этому своими

фольклорными изысканиями - поверить в его бред. Что же до его последних

соображений, то было похоже, что невозможность нанять себе прислугу

объясняется тем, что невежественные соседи Эйкели, так же, как и он,

убеждены в том, что его дом по ночам осаждают сверхъестественные чудища.

Собаки, разумеется,"тоже лают по-настоящему.

Наконец, что касается записи фонографа, то я не сомневался, что либо

это были звуки, издаваемые животными и напоминавшие человеческую речь, либо

же звуки эти издавало некое скрывающееся среди холмов человеческое существо,

которое деградировало по какой-то причине до животного состояния. Тут мои

мысли обратились к черному камню с иероглифами. Да, и что могли содержать

фотографии, которые Эйкели намеревался мне выслать и которые старожилы нашли

столь пугающими?

По мере того, как я раз за разом перечитывал письмо, меня не покидало

ощущение, что мои оппоненты располагают данными, более серьезными, чем я

предполагал ранее. В конце концов, в этих заброшенных, необитаемых

местностях, близ холмов, могли обитать какие-то странные уродцы, жертвы

дурной наследственности, хотя, разумеется, они и не были чудовищами со

звезд, как утверждали легенды. И если они существуют, то присутствие

странных тел в бурных потоках становится вполне объяснимым. И я начал

испытывать чувство стыда от того, что сомнения в прежней моей правоте

породило нечто столь эксцентричное, как письмо Генри Эйкели.

В конце концов, я ответил на письмо Эйкели, взяв при этом тон

дружелюбного интереса и попросив дополнительных подробностей. Ответ его

пришел почти немедленно; и в конверте было несколько фотографий,

иллюстрирующих то, о чем он рассказывал. Глянув на эти фотоснимки, я ощутил

удивительное чувство страха и прикосновения к чему-то запретному; ибо,

несмотря на неясность изображений, они обладали дьявольской внушающей силой.

Чем больше я смотрел на них, тем больше убеждался в том, что моя

серьезная оценка Эйкели и его истории была вполне оправданной. Без всякого

сомнения, эти фотографии содержали убедительное доказательство существования

на вермонтских холмах явления, лежащего далеко за пределами наших привычных

знаний и представлений. Самое жуткое на этих фотографиях представляли собой

следы - снимок был сделан, когда яркое солнце осветило клочок голой земли

где-то на пустынной вершине. Даже беглый взгляд позволял убедиться, что это

не мистификация; ибо четко очерченные камни и лезвия трав полностью

исключали подделку или двойную экспозицию. Я назвал это "отпечатком ноги",

но "отпечаток когтя" было бы точнее. Даже сейчас я не могу описать этот

след, избежав сравнения с ужасным, отвратительным крабом, причем была

какая-то неопределенность в направлении этого следа. Он был не очень

глубоким или свежим отпечатком и по размеру не превосходил размер ноги

среднего человека. Из центральной подушечки выходили в противоположных

направлениях пары зубьев пилы - вид их сбивал с толку, если вообще этот

объект являлся исключительно органом движения.

Другая фотография - явно с большой выдержкой, сделанная в тени, -

представляла собой изображение входа в лесную пещеру, отверстие которой

закрывал круглый валун. На голой земле перед входом можно было разобрать

густую сеть линий, коща я рассмотрел ее в увеличительное стекло, то с

неприятным чувством убедился, что следы точно такие же, как и на другом

снимке. Третий снимок изображал кольцо камней жреческого типа, помещенных на

вершине холма. Вокруг загадочного кольца трава была сильно утоптана и почти

совсем стерта, причем здесь я не смог различить ни одного следа даже в

увеличительное стекло. Исключительная отдаленность изображенной местности

доказывалась перспективой уходящих за горизонт совершенно безлюдных холмов.

Но если самым неприятным и пугающим было изображение отпечатка на

земле, то наиболее любопытным оказался