Говард Ф.Лавкрафт

Шепчущий в ночи

уже уверены во мне. Пишу это

в почтовом отделении Бреттлборо. Возможно, это мое последнее письмо,

прощальное - если так, то напишите моему сыну, Джорджу Гудинаф Эйкели, 176,

Плезант-стрит, Сан-Диего. Калифорния, но прошу, не приезжайте сюда. Если

через неделю от меня не будет весточки, напишите мальчику и следите за

новостями в газетах.

Теперь я намерен разыграть две свои последние карты - если у меня

хватит силы воли. Во-первых, испробовать против них отравляющий газ (у меня

есть соответствующие химикалии, и я сделал маски для себя и для собак), а

если и это не сработает, то поставить в известность шерифа. Меня могут

отправить в сумасшедший дом - все равно, это лучше, чем то, что собираются

сделать те, "другие". По-видимому, я смогу привлечь их внимание к следам

вокруг дома - они довольно слабые, но появляются каждое утро. Хотя полиция

может сказать, что я их сам сфабриковал, поскольку за мной водится слава

чудаковатого субъекта.

Можно попытаться зазвать полицейских ко мне в дом на ночь, чтобы они

сами убедились в происходящем, - хотя не следует исключать того, что эти

существа поймут, в чем дело, и в такую ночь воздержатся от всякой

активности. Они перерезают телефонный кабель, стоит мне только позвонить

куда - нибудь ночью, - монтеры находят это очень странным и могут

свидетельствовать, если только не откажутся от своих наблюдений и не

подумают, что это я сам режу кабель. Вот уже больше недели я не вызывал

никого, чтобы восстановить связь.

Я мог бы попросить кого-нибудь из простых людей выступить в качестве

свидетелей и подтвердить реальность всех этих ужасов, но ведь все же смеются

над ними, да и к тому же эти люди так давно не бывали у меня, что сами

ничего не подозревают. Ни одного из живущих в этой местности фермеров не

затащить ближе, чем на милю, к моему дому - их сюда не заманишь ни деньгами,

ни лаской. Посыльный, который приносит мне почту, слышал, что они говорят.

Боже правый! Если бы я только мог убедить его в том, насколько это все

реально! Думаю, что смог бы показать ему следы, но ведь он приходит в

середине дня, а к этому моменту следы уже исчезают. Если бы я попытался

сохранить какой-нибудь след, накрыв его коробкой или кастрюлей, то он

наверняка подумал бы, что я сам его нарисовал.

Если б я не жил всегда таким отшельником, то люди заходили бы ко мне,

как бывало раньше. Я никогда не решался никому показать ни черный камень, ни

свои фотоснимки, никогда не давал прослушивать ту самую запись, никому,

кроме простых, грубых людей. Другие сказали бы, что я все это выдумал и

просто посмеялись бы надо мной. Но я все-таки могу попробовать и показать

фотоснимки. На них отчетливо видны следы этих когтей, хотя сами существа,

оставившие их, и не могли быть сфотографированы. Как жаль, что никто больше

не видел эту тварь утром, до того, как она исчезла!

Не знаю, чем все это окончится. После всего, что со мной было,

сумасшедший дом - не самое плохое для меня место. Врачи помогут мне привести

мозги в порядок, отвлечься от этого дома, а это для меня сейчас главное,

чтобы спастись.

Если не получите известий от меня в ближайшее время, напишите моему

сыну Джорджу. Прошу вас. Прощайте, разбейте эту запись и больше не

вмешивайтесь в это дело.

Ваш - Эйкели."

Это письмо повергло меня в беспросветный ужас. Я не знал, как

реагировать, поэтому наспех написал несколько бессвязных слов утешения и

невразумительных советов и отправил заказной почтой. Помню, что умолял

Эйкели немедленно приехать в Бреттлборо и обратиться к властям с просьбой о

защите; добавил, что я тоже приеду в город, захватив с собой запись

фонографа, чтобы убедить экспертов в психической нормальности Эйкели.

По-моему, я еще написал, что, на мой взгляд, настало время предупредить

людей об угрозе со стороны этих существ. Легко заметить, что в этот момент

моя вера во все, что сообщал Эйкели, была полной, хотя я думал, что

неудавшаяся попытка получить снимок мертвого монстра объясняется не

насмешкой Природы, а промахом самого Эйкели, совершенным из-за волнения.

V

Вскоре после этого, опережая мое бессвязное послание, в субботу 8

сентября днем пришло совершенно иное, вполне успокаивающее письмо, аккуратно