Карлос Кастанеда

Путешествие в Икстлен (Часть 1)

которое я

испытывал на этом заколдованном месте пробудило какие-то

глубоко погребенные эмоции во мне. Я начал говорить о своей

жизни. Я признался, что я никогда не уважал и не любил

никого, даже самого себя, и что я всегда чувствовал себя

врожденно злым, поэтому мое отношение к другим всегда

прикрывалось определенной бравадой и наглостью.

- Верно, - сказал дон Хуан. - ты не любишь себя

совершенно.

Он хохотнул и сказал, что он видел в то время, как я

говорил. Его рекомендацией было, что я не должен сожалеть ни

о чем из того, что я сделал, потому что выделять чьи-то

поступки, как плохие, некрасивые или злые, значило принимать

на себя ничем не обоснованную важность.

Я нервно шевельнулся, и постель из листьев издала

шуршащий звук. Дон Хуан сказал, что если я хочу отдохнуть, я

не должен раздражать свои листья и что я должен подражать

ему, то есть лежать и не делать никаких движений. Он сказал,

что в своем видении наткнулся на одно из моих настроений.

Какое-то время он колебался, видимо подыскивая подходящее

слово и затем сказал, что то настроение, о котором он

говорит, являлось рамкой ума, в которую я постоянно

впрыгиваю. Он объяснил это, как своего рода ловчую дверь,

которая неожиданно открывается и проглатывает меня.

Я попросил его быть более точным. Он сказал, что

невозможно быть конкретным, говоря о 'видении'.

Прежде, чем я смог сказать еще что-либо, он велел мне

расслабиться, но не засыпать, и находиться в состоянии

внимательности так долго, как только смогу. Он сказал, что

постель из струн сделана исключительно для того, чтобы

позволить воину прийти к определенному состоянию покоя и

хорошего самочувствия.

Драматическим тоном дон Хуан заявил, что хорошее

самочувствие являлось состоянием, за которым следует

ухаживать, которое следует холить. Состояние, с которым

следует познакомиться для того, чтобы искать его.

- Ты не знаешь, что такое хорошее самочувствие, потому

что ты никогда не испытывал его, - сказал он.

Я не согласился с ним, но он продолжал настаивать, что

хорошее самочувствие является достижением, которое ищут

сознательно. Он сказал, что единственная вещь, которую я

умел искать, - чувство дезориентации, плохого самочувствия и

замешательства.

Он издевательски засмеялся и заверил меня, что для

того, чтобы выполнить задачу, состоящую в том, чтобы сделать

себя жалким, я вынужден был работать самым интенсивным

образом, и что большим абсурдом является то, что я не понял

возможности работать точно так же для того, чтобы сделать

себя цельным и сильным.

- Трюк состоит в том, на что человек делает ударение, -

сказал он. - мы или делаем себя жалкими, или мы делаем себя

сильными. Количество работы одно и то же.

Я закрыл глаза и опять расслабился, почувствовав, что

парю. Какое-то время мне действительно казалось, что я

двигаюсь сквозь пространство, как лист; хотя это было

бесконечно приятным, ощущение напомнило мне каким-то образом

те времена, когда я бывал больным, когда у меня кружилась

голова и я испытывал ощущение вращения. Я подумал, что я

чего-нибудь съел нехорошее.

Я слышал, что дон Хуан говорит мне, но не делал

никакого усилия прислушаться. Я пытался умственно перебрать

все то, что я съел за сегодняшний день, но не смог

заинтересоваться этим. Казалось, что это не имеет значения.

- Следи за тем, как меняется солнечный свет, - сказал

он.

Его голос был ясным. Я подумал, что он похож на воду,

текучий и теплый.

К западу небо было совершенно свободным от облаков, и

солнечный свет был захватывающим. Возможно, тот факт, что

дон Хуан настроил меня, сделал желтоватый отблеск вечернего

солнца поистине величественным.

- Пусть этот отсвет купает тебя, - сказал дон Хуан. -

прежде, чем солнце зайдет сегодня, ты должен стать

совершенно спокойным и восстановленным, потому что завтра

или послезавтра ты собираешься учиться 'неделанию'.

- Учиться не делать что? - спросил я.

- Не думай об этом сейчас, - сказал он. - подожди, пока

мы не окажемся вон в тех горах.

Он указал на какие-то далекие, зубчатые, темные,

угрожающе выглядевшие пики на севере.

Четверг, 12 апреля 1962 года.

Мы достигли горной пустыни вблизи гор во второй

половине дня. Вдалеке темно-коричневые