Карлос Кастанеда

Путешествие в Икстлен (Часть 1)

как мог дальше.

Шляпа моя служила хорошей защитой. Я сидел, прижав колени к

груди, и только мои щиколотки и ступни мокли под дождем.

Дождь шел долго. Он был довольно теплый. Я чувствовал

это своими ногами, и затем я заснул.

Голоса птиц разбудили меня. Я оглянулся, ища дона

Хуана. Его тут не было. Обычно я стал бы раздумывать над

тем, не бросил ли он меня здесь одного, но потрясение от

того, что я увидел вокруг себя, почти парализовало меня. Я

поднялся. Ноги у меня были совершенно мокрыми. С полей шляпы

текло, и в ней еще накопилась какая-то вода, которая

вылилась на меня. Я был совсем не в пещере, но под каким-то

густым кустом. Я ощутил момент ни с чем не сравнимого

замешательства. Я стоял на ровном участке долины между двумя

небольшими земляными холмами, покрытыми кустами. Слева от

меня не было никаких деревьев, а справа не было никакой

долины. Прямо передо мной, там, где я видел дорогу, ведущую

в лес, рос гигантский куст.

Я отказывался поверить в то, что увидел. Несовмести-

мость двух моих версий реальности заставила меня хвататься

за какого-либо рода объяснения. Мне пришло в голову, что

весьма возможно, что я спал так крепко, что дон Хуан мог

отнести меня на спине куда-нибудь в другое место, не

разбудив меня.

Я осмотрел то место, где спал. Земля там была сухой

точно так же, как земля на соседнем пятне рядом, где спал

дон Хуан.

Я позвал его пару раз, а затем в приступе тревоги

заорал его имя так громко, как только мог. Он вышел из-за

каких-то кустов. Я тотчас же понял, что он знает о том, что

происходит. Его улыбка была такой предательской, что я

улыбнулся и сам. Я не хотел тратить время на то, чтобы

играть с ним в разные игры. Я тут же излил ему то, что со

мной случилось. Я объяснил ему так тщательно, как мог,

каждую деталь моих ночных галлюцинаций. Он слушал не

прерывая. Однако, он не мог выдержать серьезное лицо, и пару

раз начинал смеяться, но восстанавливал серьезное выражение

сразу же. Я попросил у него комментариев три или четыре

раза. Он только качал головой так, словно все дело было

непонятно ему.

Когда я закончил свой пересказ, он взглянул на меня и

сказал:

- Ты выглядишь ужасно, может быть, тебе следует сходить

в кусты?

Он усмехнулся и добавил, что мне следует снять одежду и

развесить ее, чтобы она высохла. Солнечный свет был

сверкающим. Облаков почти не было, был ясный ветреный день.

Дон Хуан ушел, сказав мне, что он идет поискать

какие-то растения, и что я должен прийти в себя и

чего-нибудь поесть и не звать его, пока я не стану спокойным

и сильным.

Моя одежда действительно была мокрой. Я сел на солнце

сохнуть. Я чувствовал, что единственный способ расслабиться

для меня, было достать записную книжку и начать записывать.

Я ел, пока работал над заметками.

Через пару часов я был более расслаблен и позвал дона

Хуана. Он ответил откуда-то рядом с вершины горы. Он велел

мне собрать фляги и лезть туда, где он находится. Когда я

добрался до места, то увидел, что он сидит на гладкой скале.

Я не знал, с чего начать. Так много было вещей, которые

я хотел спросить. Он, казалось, понимал мое настроение и

засмеялся с полным удовольствием.

- Как ты себя чувствуешь? - спросил он отсутствующим

тоном.

Я ничего не хотел сказать. Я все еще был удручен. Дон

Хуан велел мне усесться на плоский булыжник. Он сказал, что

этот камень является объектом силы, и что я почувствую себя

обновленным, побыв там некоторое время.

- Садись! - скомандовал он сухо.

Он не улыбался. Его глаза были пронзительными, и я

автоматически уселся. Он сказал, что я был неосторожен с

силой, действуя в плохом настроении, и что мне следует

положить этому конец, иначе сила обернется против нас обоих,

и мы никогда не уйдем с этих пустынных холмов живыми. После

секундной паузы он как бы невзначай спросил:

- Как твои сновидения?

- Я объяснил ему, как трудно мне стало давать себе

команду смотреть на руки. Сначала это было относительно

легко, вероятно, из-за новизны концепции. У меня не было

никаких затруднений совершенно в том, чтобы вспоминать, что

я должен смотреть на свои руки. Однако, восторг прошел, и в

некоторые ночи я уже не мог этого делать совершенно.