Александр Горбовский

Тайная власть. Незримая сила

как я делал это. Очевидно, настолько был уверен, что это невозможно,

что сознание его просто отбросило то, что было у него перед глазами. И это

человек с университетским значком!

Невольно вспоминается другой эпизод, связанный со следователем,

занимавшимся похищенным ожерельем - у него на глазах был продемонстрирован

телекинез. Тот, если помните с готовностью принял феномен (не говорю, каким

последствием обернулось это). Второй же не только не проявил ни малейшего

интереса, но оказался не способен даже воспринять то, что происходит у него

перед глазами. Понадобились два поколения, чтобы появился тип человека, чье

восприятие необычного, необъяснимого чуда оказалось блокировано столь

глухо. Едва ли, думаю, правомочны обида, недоумение или досада в адрес

таких людей, с детства попавших под чудовищный идеологический пресс и

превратившихся в то, что они есть. А разве научное сообщество не точно так

же реагирует на эксперименты Кулагиной и других, подтвердивших факт и

телекинеза, и левитации?

Что касается науки, то, если говорить о советской, здесь одно нашло на

другое: традиционная инертность научной парадигмы оказалась подкреплена еще

и жесткой идеологической догмой. Вот почему, как узника, заключенного в

камере, нельзя винить за то, что он не выходит на свободу, так и узников

мысли и невольников духа не должно упрекать за их несвободу.

Сами факты и свидетельства левитации известны были с древнейших времен.

Люди же науки впервые соприкоснулись с феноменом, насколько могу я судить,

лишь в прошлом веке. Я имею в виду опыты известного английского экстрасенса

Дугласа Юма, которые он . проводил в присутствии многих известных ученых. В

1874 году Юм побывал в России. На его экспериментах в Петербурге

присутствовали ряд выдающихся русских ученых того времени. Любопытную

запись о виденном оставил такой авторитетный свидетель, как Бутлеров. "

Заседание, - писал он, - происходило в моей квартире, в моем кабинете;

поэтому я нe. мог положительно знать, что не было сделано никаких

механических или других приготовлений: все присутствовавшие были мне

знакомы; общество сидело за четырехугольным столом, покрытым короткою

шерстяною скатертью, на нем во время происшедших явлений горели две свечки

(стеариновые). Кроме сидящих за столом никого в комнате не было. Юм взял со

стола стоявший на нем колокольчик и подержал его на некотором расстоянии от

края стола и немного ниже уровня столешницы. Колокольчик и рука Юма были

освещены светом свечки. Спустя несколько секунд Юм отнял руку, и

колокольчик остался свободно висящим в воздухе, не прикасаясь ни к столу,

ни к ковру, ни к чему-либо другому. Господин, между которым и Юмом стояло

кресло, мог совершенно близко наблюдать за висящим в воздухе колокольчиком.

Замечу, что этот господин был хорошо известный русской публике пожилой

ученый и литератор*, с Юмом он незадолго до того познакомился у меня, желая

воспользоваться случаем видеть странные явления. Я сидел на противоположной

стороне стола; в то время как колокольчик висел в воздухе, я встал и через

стол совершенно ясно видел верхнюю часть колокольчика. Вскоре после того

колокольчик упал на колени Юма, но вслед затем опять поднялся в воздух без

всякого к нему прикосновения, и после того спустился на ручку кресла, где и

остался. Во все это время колокольчик не выходил из ярко освещенного

пространства. Руки Юма и других присутствовавших, а также все предметы

находились на некотором расстоянии от висящего в воздухе колокольчика".

Безусловно, кто-то может сказать, что сообщение о фактах, когда кому-то

удавалось изменять вес предмета или даже "подвешивать" его в воздухе,

разрозненны и одиночны. Но кто возьмется утверждать, сколько раз факт

должен воспроизводить сам себя, чтобы подтвердить собственную реальность?

Четыре раза? Шесть раз? Восемьдесят восемь? Впрочем, тот, кто способен

производить такие действия, бывает мало озабочен - кому-то доказывать

что-то, кого-то в чем-то убеждать. Зачем?

Продолжая экскурс в историю вопроса, приведу эпизод, связанный с Е. П.

Блаватской*. Как-то, когда по возвращении из Тибета в Россию, она была в

доме своих родных, брат ее, подшучивая над ней, стал предлагать ей

продемонстрировать что-нибудь загадочное, чего бы никто из присутствовавших

не мог объяснить. Наконец, когда ей надоело это, она предложила ему поднять

первое, что оказалось перед глазами - небольшой шахматный столик, стоявший

рядом. Он без труда сделал это. Несколько секунд Блаватская смотрела на