Даниил Андреев

Роза мира (Часть 3)

собственное

естество. В XIX веке уже лишь несколько человек - преподобный

Серафим Саровский, Феофан Затворник, Амвросий и Макарий

Оптинские уподобляются образам тех святых, которыми так богата

была земля в предыдущие столетия. Наконец, в предреволюционную

эпоху на церковном горизонте становится совсем пустынно. Мало

того: это измельчение масштабов личности оказывается только

одним из проявлений общего творческого оскудения православия.

Год за годом церковь все более отстает от требований и запросов

быстро меняющихся эпох, причем это отставание даже возводится в

некий принцип: церковная иерархия смотрит на себя как на

хранительницу незыблемых и исчерпывающих истин, независимых от

смены времен и человеческих психологий. Но так как этот взгляд

не подкрепляется ни безупречностью жизни самих пастырей, ни

интенсивностью их духовного делания, ни мудрыми их

ответствованиями на порожденные новыми эпохами вопросы

социальные, политические или философские, то авторитет и

значение церкви стремительно падают. Последние духовные усилия

со стороны церкви вызываются бурей Революции. Выдвигается целый

ряд безымянных героев и мучеников; с окончанием их жизненных

путей творческий дух оставляет православную церковь еще более,

и, став игралищем в руках дипломатствующих политиков,

руководство восточнохристианской общины превращается в

пособника и в орудие антирелигиозного государства.

Но по мере того как церковь утрачивала значение духовной

водительницы общества, выдвигалась новая инстанция, на которую

перелагался этот долг и которая, в лице крупнейших своих

представителей, этот долг отчетливо осознавала. Инстанция эта -

вестничество.

Вестник - это тот, кто, будучи вдохновляем даймоном, дает

людям почувствовать сквозь образы искусства в широком смысле

этого слова высшую правду и свет, льющиеся из миров иных.

Пророчество и вестничество - понятия близкие, но не

совпадающие. Вестник действует только через искусство; пророк

может осуществлять свою миссию и другими путями - через устное

проповедничество, через религиозную философию, даже через образ

всей своей жизни. С другой стороны, понятие вестничества близко

к понятию художественной гениальности, но не совпадает также и

с ним. Гениальность есть высшая степень художественной

одаренности. И большинство гениев были в то же время вестниками

- в большей или меньшей степени, - но, однако, далеко не все.

Кроме того, многие вестники обладали не художественной

гениальностью, а только талантом.

Столетие, протекшее от Отечественной войны до Великой

Революции, было в полном смысле слова веком художественных

гениев. Каждый из них, в особенности гении литературы, был

властителем дум целых поколений, на каждого общество смотрело

как на учителя жизни. Колоссально возросшая благодаря им

воспитательная и учительская роль литературы выражалась,

конечно, и в деятельности множества талантов; влияние некоторых

из них становилось даже интенсивнее и шире, чем влияние их

гениальных современников. С шестидесятых годов ясно определился

даже многозначительный факт, совершенно неосознанный, однако,

обществом: влияние гениев и влияние талантов стало, в некотором

очень глубоком смысле, противостоять друг другу. Художественные

гении того времени - Тютчев, Лев Толстой, Достоевский, Чехов,

Мусоргский, Чайковский, Суриков, позднее Врубель и Блок - не

выдвигали никаких социальных и политических программ, способных

удовлетворить массовые запросы эпохи, увлекали разум, сердце,

волю ведомых не по горизонтали общественных преобразований, а

по вертикали глубин и высот духовности; они раскрывали

пространства внутреннего мира и в них указывали на незыблемую

вертикальную ось. Таланты же, по крайней мере наиболее

влиятельные из них, все определеннее ставили перед сознанием

поколений проблемы социального и политического действия. Это

были Герцен, Некрасов, Чернышевский, Писарев, все

шестидесятники, Глеб Успенский, Короленко, Михайловский,

Горький. Таланты-вестники, как Лесков или Алексей

Константинович Толстой, оставались изолированными единицами;

они, так сказать, гребли против течения, не встречая среди

современников ни должного понимания, ни справедливой оценки.