Даниил Андреев

Роза мира (Часть 3)

окончательно, навсегда. Пусть богомольный Федор

Иоаннович процарствует, как знает: ему все равно долго не жить,

да и править будет не он. Нужен новый, молодой, крепкий,

здоровый род - род восходящий. Ни одна отрасль разветвившегося

древа Рюрика не годится: 'вотчинный' тип мышления, удельные

предрассудки, олигархические тенденции, дух соперничества,

зоологическая приверженность к тому, что было до сих пор, - все

это неотъемлемо присуще всем старобоярским фамилиям. Что нужно?

Нужен волевой характер истинного государственного мужа. Нужен

смелый и в то же время осторожный ум. Нужна свобода от

феодально-боярских черт мышления. Нужно непомерное, но умеющее

до времени скрываться властолюбие. Нужна, наконец, способность

к охвату и пониманию проблем европейского масштаба. Иначе

говоря, нужен Борис Годунов.

Препятствия устраняются, дорога расчищается, в умах

парализуется определявший до сих пор все принцип знатности

происхождения - и, впервые за всю историю России, безродный

выскочка возводится на престол.

Нет: слишком поздно.

Мучительно - и за Годунова, и за всю страну - наблюдать,

оглянувшись из далекой эпохи, как демон великодержавия пытался

загладить результаты собственных деяний; как он стремился

вернуть себе помощь демиурга, выдвигая царя Бориса в качестве

личности, приемлемой для обеих сторон; как внушались Борису

такие мероприятия, такие государственные замыслы, которые могли

бы составить славу любому правителю. Наследник престола Федор

воспитывался с небывалой заботливостью и дальновидностью; из

него явно стремились сделать не только мудрого правителя, но и

высоконравственного человека, достойного стать родомыслом, если

бы перемирие с демиургом состоялось. И в то же время

тираническая тенденция поминутно прорывалась сквозь эти

начинания, то в виде новых волн опал и казней, вызывающих в

памяти дни Грозного, то в узаконениях, которые заставляют

отнести окончательное установление крепостного права именно к

эпохе Бориса.

Когда в трагедии Пушкина царь Борис горестно вглядывается

в цепь своих благих государственных начинаний и в их фатальную

неудачу, он - по мысли поэта - склонен усматривать причину

этого в том моральном законе, который сделал его, убийцу

царевича, недостойным венца. Эта аберрация, характерная для

тех, кто пытался перенести нормы человеческой морали и наивно

нетерпеливое требование возмездия непременно здесь, в этой

жизни - на явления большого масштаба, коренящиеся в

метаистории. Разве мы не знаем множества случаев, когда

неизмеримо большие преступления оставались безнаказанными для

носителей власти, точнее - не наказанными здесь, на обозримом

для всех этапе их необозримо длительного духовного пути? Разве

Тимур, Генрих VIII, Людовик XIV, Сталин - все эти властители,

умершие естественной смертью, в преклонном возрасте, на вершине

могущества, были в состоянии хотя бы просто понять, почему и

чем терзает себя пушкинский Борис? - Дело, конечно, в другом. А

именно в том, что уже никакой деятель, выдвинутый уицраором, не

получит санкции высших иерархий; в том, что уицраор оставлен

один на один с последствиями своей тиранической попытки при

Иоанне.

Подобно тому, как Ньютон, при всей своей гениальности, не

мог в XVII веке 'подняться' до идей теории относительности, не

смог и Пушкин превысить уровня исторического опыта и

метаисторического сознания, свойственных XIX столетию.

Гениальность его сказалась в том уже, что он интуитивно ощутил

этическую природу конфликта между замыслом Бориса и довлевшей

над ним неблагословенностью. Не приходится удивляться тому, что

великий поэт, творивший сто тридцать лет назад, объяснял этот

конфликт элементарным нарушением царем нравственного закона.

Всякий знает, к чему привело то, что Годуновы были

предоставлены собственным силам. И, вероятно, никто, знакомясь

с историей Смутного времени, не может остаться безучастным к

гибели молодого царя Федора Борисовича. Обладавший такой

душевной чистотой и благородством, так заботливо воспитанный в

ожидании предстоящих задач царствования, такой мужественный и

добрый, он гибнет 'за грехи отца' шестнадцатилетним мальчиком,

едва взойдя по тронным ступеням, и гибнет, к тому же, такой

ужасной смертью, что молодой богатырь лишился сознания от боли,