Говард Лавкрафт

Случай Чарльза Декстера Варда

жалеет, что

Трансильвания перешла от Венгрии к Румынии и сменил бы местожительство, если

бы Замок не был полон Тем, что Нам с Вами известно. Впрочем, о сем предмете

он, без сомнения, уже отписал Вам. В следующей моей Посылке будет кое-что из

содержимого Восточного Кургана; надеюсь, это доставит Вам большое

удовольствие. Тем временем не забывайте, что я имею сильное желание получить

В. Ф.; не сможете ли достать его для меня? Дж. из Филадельфии Вам известен

лучше, чем мне. Возьмите его прежде, но не используйте с такой жестокостью,

чтобы он стал проявлять Упорство, ибо в конце я должен говорить с ним.

Йогг-Сотот Неблод Зин Саймоц О. Мистеру Дж. К. и Провиденсе"

Мистер Вард и доктор Виллетт не знали, что и думать об этом послании,

носящем явные следы безумия его автора. Только со временем проникли они в

суть странного документа. Значит, душой исследований, которые велись в

Потуксете, был не Чарльз Вард, а отсутствующий ныне доктор Аллен? Это могло

объяснить многие казавшиеся дикими и безумными заявления, содержащиеся в

последнем, написанном в лихорадочном возбуждении, письме юноши. Почему

корреспондент называет странного бородатого человека в темных очках не

Алленом, а "Дж. К,"? Единственное объяснение, напрашивавшееся при этом, было

слишком невероятным даже для тех, кто признавал существование ужасных чудес.

Кто такой Саймон Ом? Некий невероятно старый человек, которого Чарльз Вард

посетил в Праге четыре года назад? Что ж, возможно, но ведь полтора столетия

назад существовал еще один Саймон О.: Саймон Орн, он же Джедедия из Салема,

исчезнувший бесследно в 1771 году, ибо странный почерк "Саймона Ом из Праги

доктор Виллетт признал идентичным тому, которым написаны формулы Орна на

бумаге, фотокопию которой Чарльз когда-то показал ему. Какие запретные

тайны, какие воплощенные извращения законов природы снова, через сто

пятьдесят лет, будоражат старый город, каково имя зла, что вернулось в

Провиденс, доселе мирно дремавший под своими древними остроконечными

кровлями и куполами?

Повергнутый в полное недоумение, мистер Вард отправился с доктором

Виллеттом к Чарльзу в лечебницу, где они со всей возможной деликатностью

стали расспрашивать его о докторе Аллене, о путешествии в Прагу и о том, что

было ему известно о Саймоне или Джедедии Орне из Салема. На все это молодой

человек отвечал с вежливым безразличием, .произнося слова своим лающим

хриплым шепотом, что привлек к своим исследованиям доктора Аллена для того,

чтобы иметь как можно более тесную духовную связь с душами определенных

людей, вызывая их из прошлого, и что пражский корреспондент доктора Аллена,

должно быть, обладает аналогичным даром. Покидая Чарльза, раздосадованные

Виллетт и Вард осознали, что на самом деле именно их подвергли тщательному

допросу; изолированный от мира юноша очень ловко выкачал из них все

сведения, содержавшиеся в письме из Праги.

Пек, Войт и Лайман не были склонны придавать большое значение этому

странному посланию коллеги молодого Варда; они знали, что похожие люди,

особенно если они охвачены одной и той же манией, стремятся к контактам друг

с другом. Доктора считали, что Чарльз или Аллен просто-напросто разыскали

какого-нибудь эмигранта, который, вероятно, когда-то видел почерк Орна и

старался теперь как можно тщательнее скопировать его, пытаясь представить

себя воплощением давно умершего человека. Возможно, таким же был и сам

Аллен, заставивший молодого Варда признать себя АВАТАРОМ - вновь рожденным

Джозефом Карвеном, что скончался полтора века назад. Подобные случаи мании

были известными ранее, и на этом основании упрямые врачи отмахнулись от

гипотез доктора Виллетта, проявлявшего все большее беспокойство по поводу

нынешнего почерка Чарльза Варда, о котором он мог судить по нескольким

образцам, добытым с большим трудом, с помощью различных уловок. Виллетт был

убежден, что наконец понял, где видел этот почек, - больше всего он

напоминал руку старого Джозефа Карвена. Однако приезжие знаменитости считали

изменившийся почерк новой фазой подражания, каковую и следовало ожидать при

маниакальном состоянии подобного вида, и отказывались придавать этому факту

какое-либо иное значение. Убедившись в отсутствии воображения у своих