Джеймс Редфилд

Селестинские пророчества (Часть 1)

я начитался тогда книг по философии Востока или

христианской мистике. Вот о чем ты вспоминаешь. Во всяком случае,

Чарлин, о

том, что ты называешь Первым откровением, уже писали, и неоднократно. В

чем

здесь разница? Каким образом восприятие некой тайны, скрытой за

случайными

стечениями обстоятельств, может привести к преобразованиям человеческой

цивилизации?

На какой-то миг Чарлин опустила глаза, потом снова посмотрела на меня:

-- Не нужно толковать мои слова превратно. Несомненно, это уже было

осознано и описано прежде. Священник сам заострил на этом внимание,

пояснив,

что Первое откровение не ново. В истории человечества были люди,

которые

знали об этих необъяснимых совпадениях. Постижение этой загадки

подвигло их

на величайшие философские и религиозные дерзания. Сегодня же разница

заключается в числе таких людей. Священник убежден, что причина

происходящих

ныне преобразований заключается в громадном числе посвященных, которые

одновременно несут в себе это понимание.

-- А что именно он имел в виду?

-- В Манускрипте сказано, говорил он, что на шестое десятилетие

двадцатого века придется основной рост числа людей, понимающих, что

стоит за

этими совпадениями. По его словам, этот рост будет продолжаться до тех

пор,

пока к началу следующего столетия количество посвященных не достигнет

некой

особой отметки -- уровня, подобного критической массе.

-- В Манускрипте предречено, -- продолжала убеждать меня Чарлин, -- что

когда мы достигнем этой критической массы, все человечество начнет

воспринимать эти вроде бы случайные совпадения серьезно. Мы начнем

размышлять над этими загадочными явлениями, которые скрыты за жизнью

людей

на этой планете. И именно этот вопрос, который в одно и то же время

зададут

себе определенное число людей, позволит прийти к постижению и других

откровений. Ибо, утверждается в Манускрипте, когда достаточно много

людей

по-настоящему задумаются о смысле жизни, для нас многое начнет

проясняться.

Нам будут даны и остальные откровения... одно за другим.

Чарлин замолчала, и некоторое время была занята едой.

-- Значит, когда мы постигнем остальные откровения, цивилизация

подвергнется изменениям? -- спросил я.

-- Так утверждал этот священник.

Некоторое время я смотрел на свою собеседницу, размышляя о понятии

критической массы, а потом заметил:

-- Знаешь, больно мудрено все это для Манускрипта, написанного в 600-м

году до Рождества Христова.

-- Да уж, -- согласилась она. -- Я и сама спрашивала об этом. Однако

священник заверил, что ученые, первыми переводившие Манускрипт,

абсолютно

убеждены в его подлинности. Главным образом потому, что он написан на

арамейском языке, том самом, на котором изложена большая часть Ветхого

Завета.

-- Арамейский язык в Южной Америке? Как он мог оказаться там, в 600-м

году до Рождества Христова?

-- Этого священник не знает.

-- А католическая церковь, к которой он принадлежит, за Манускрипт или

против него?

-- Против, -- вздохнула Чарлин. -- Он рассказывал, что большая часть

церковников изо всех сил стараются скрыть Манускрипт. Именно поэтому

священник

не стал открывать мне своего имени. По всей видимости, даже просто

говорить о Манускрипте для него небезопасно.

-- А этот священник не объяснял, почему служители Церкви ведут борьбу

против Манускрипта?

-- Да, он упомянул об этом. Церковники боятся, что Манускрипт может

нанести урон целостности их религии.

-- Каким же образом?

-- Точно не знаю. Он не распространялся на эту тему, однако, похоже, в

остальных откровениях некоторые традиционные воззрения Церкви толкуются

так,

что это не может не тревожить ее иерархов, которые считают, что все

хорошо

так, как есть.

-- Понятно.

-- Священник утверждал, -- продолжала Чарлин, -- что Манускрипт никоим

образом не подрывает принципы Церкви. Помимо всего прочего, он делает

более

явным все, что подразумевается ее духовными истинами. Священник твердо

убежден, что иерархи Церкви, несомненно, поймут это, если попытаются

снова

взглянуть на жизнь как на таинство, а затем постигнут остальные

откровения.

-- А он говорил,