Джеймс Редфилд

Селестинские пророчества (Часть 1)

человеческими руками! Я взглянул на Добсона,

который

сидел с закрытыми глазами и, казалось, спал. Он битый час рассказывал

мне о

Втором откровении, потом принесли обед, мы перекусили, и я поведал ему

Чарлин и о том, почему решил отправиться в Перу. После этого мне

захотелось

посмотреть на гряды облаков и поразмышлять над тем, что он рассказал.

-- Ну, и что вы об этом думаете? -- неожиданно спросил мой сосед,

повернувшись ко мне с сонным видом. -- Уяснили для себя Второе

откровение?

-- Не уверен.

-- А нет такого ощущения, что вам стало более ясно будущее рода

человеческого? -- Кивком он показал на остальных пассажиров. -- Видите,

насколько все озабочены? Сегодня многому находится объяснение. Ведь у

нас не

так мало знакомых, настолько одержимых работой, что они страдают от

этого

болезнями и стрессами, но остановиться не могут? Им не остановиться

потому,

что в повседневной рутине есть возможность забыться, свести жизнь к

одним

практическим соображениям. Они так и поступают, чтобы не вспоминать о

терзающих их сомнениях относительно того, зачем они живут.

-- Второе откровение раздвигает временные рамки нашего понимания

истории, -- добавил он. -- Оно позволяет сформировать такой взгляд на

цивилизацию, который не был бы ограничен современными представлениями,

основывался бы на опыте всего тысячелетия. Из Второго откровения

становится

очевидной наша озабоченность, и это дает возможность стать выше ее. Вы

только что испытали на себе расширение исторических горизонтов. Теперь

понятие 'сегодня' стало для вас шире. Глядя на людей, вы теперь сумеете

ясно

различить одержимость и невероятную озабоченность развитием экономики.

-- Но что в этом плохого? -- возразил я. -- Это как раз то, что сделало

западную цивилизацию великой. Добсон громко рассмеялся:

-- Конечно, вы правы. Никто и не утверждает, что это плохо. По сути

дела, в Манускрипте говорится, что эту озабоченность материальным

необходимо

пережить как стадию развития человечества. Однако мы потратили

достаточно

много времени на обустройство в этом мире. Пора прийти в себя от этой

вечной

обеспокоенности и вернуться к первоначальному вопросу. Чем обусловлена

жизнь

на этой планете? Зачем все-таки мы здесь?

Я долго смотрел на него, а потом спросил:

-- Вы считаете, в остальных откровениях даются ответы на это?

Добсон склонил голову набок:

-- Считаю, что нам стоит изучить эту рукопись. Я уповаю лишь на то, что

никто не уничтожит оставшуюся часть Манускрипта до того, как нам

удастся

получить эти ответы.

-- Неужели перуанские власти полагают, что могут безнаказанно

уничтожить бесценный документ? -- усомнился я.

-- Они могут сделать это тайно, -- ответил Добсон. -- Официально

Манускрипта вообще не существует.

-- Мне кажется, на его защиту встанет все научное сообщество.

-- Да, мы уже встали на его защиту. -- Лицо историка приобрело самое

решительное выражение. -- Поэтому я и возвращаюсь в Перу. Я представляю

самых выдающихся ученых, которые как один требуют предать оригинал

Манускрипта гласности. Мною посланы письма главам соответствующих

ведомств

перуанского правительства, в которых сообщается о моем приезде и

выражается

надежда на сотрудничество.

-- Понятно. Как они, интересно, отреагируют?

-- Вероятно, будут все отрицать. Но, по крайней мере, это будет сделано

официально.

Добсон отвернулся, погруженный в глубокие раздумья, а я снова прильнул

к иллюминатору. Когда я вглядывался вниз, меня осенило: ведь для того

чтобы

суметь сделать самолет, на котором мы сейчас летим, потребовалось

четыре

столетия технического прогресса. Мы научились использовать добытые из

Земли

богатства. Сколько поколений людей, размышлял я, потребовалось для

создания

материалов и обретения знаний, с помощью которых этот самолет стал

явью? А

сколько людей потратили всю жизнь, сосредоточившись на каком-то одном

незначительном вопросе, и занимались этим не поднимая головы, чтобы

можно

было сделать маленький шаг вперед?

Неожиданно мне показалось, что в это мгновение я в полной мере