Рудольф Штайнер

Философия свободы (Часть 2)

Согласно монистическим принципам, человеческий

индивидуум рассматривает другого индивидуума как себе подобного, поскольку в

нем изживает себя одно и то же содержание. В едином мире понятий существует

лишь одно понятие льва, а не столько, сколько существует индивидуумов,

мыслящих льва. И понятие, которое индивидуум А присоединяет к восприятию

льва, то же самое, что и понятие индивидуума Б, но только получено оно

другим субъектом восприятия (ср. стр. 541). Мышление приводит все субъекты

восприятия к общему идеальному единству всяческого разнообразия. Единый мир

идей изживает себя в них как в множественности индивидуумов. До тех пор пока

человек постигает себя только через самовосприятие, он рассматривает себя

как отдельного человека; но стоит лишь ему взглянуть на вспыхивающий в нем и

охватывающий все отдельное мир идей, как он узревает живую вспышку в себе

абсолютно-действительного. Дуализм определяет божественное Первосущество как

нечто пронизывающее всех людей и во всех них живущее. Монизм находит эту

общую божественную жизнь в самой действительности. Идеальное содержание

другого человека есть также и мое, и я лишь до тех пор рассматриваю его как

другое, пока я воспринимаю, но перестаю это делать, как только начинаю

мыслить. Каждый человек охватывает своим мышлением только часть совокупного

мира идей, и лишь постольку индивидуумы различаются и фактическим

содержанием своего мышления. Но эти содержания существуют в едином замкнутом

в себе целом, охватывающем мысленные содержания всех людей. Таким образом

человек постигает в своем мышлении общее Первосущество, пронизывающее всех

людей. Исполненная мысленного содержания жизнь в действительности есть

одновоеменно и жизнь в Боге. Получаемое сугубо путем умозаключений и не

могущее быть пережитым потустороннее зиждется на недостатке понимания у тех,

кто полагает, что посюстороннее имеет основу своего существования не в самом

себе. Они не понимают, что посредством мышления они находят то, что

требуется ими для объяснения восприятий. Оттого-то ни одно умозрение не

выявило еще такого содержания, которое не было бы взято из данной нам

действительности. Принятый в силу абстрактного умозаключения Бог есть только

перенесенный в потустороннее человек; воля Шопенгауэра - возведенная в

абсолют сила человеческой воли; скомпонованное из идеи и воли

бессознательное Первосущество Гартмана - соединение двух абстракций, взятых

из опыта. Совершенно то же самое следует сказать о всех других основанных на

непережитом мышлении потусторонних принципах.

Человеческий дух фактически никогда не выходит за пределы

действительности, в которой мы живем, да и не имеет в том нужды, так как все

необходимое ему для объяснения мира находится в этом мире. Если философы в

конце концов довольствуются выведением мира из принципов, взятых ими из

опыта и перенесенных в гипотетическую потусторонность, то можно же

довольствоваться и оставлением того же содержания в посюсторонности, к

которой оно принадлежит для переживаемого мышления. Всякое выхождение за

пределы мира есть только нечто кажущееся, и вынесенные за пределы мира

принципы объясняют мир не лучше, чем лежащие в нем. Понимающее самое себя

мышление вовсе не призывает к такому выхождению, ибо мысленное содержание

должно только в пределах мира, а не вне его, искать такое содержание

восприятий, с которым оно составляет нечто совокупно действительное. Даже

объекты фантазии суть лишь содержания, получающие свое оправдание только

тогда, когда они становятся представлениями, указующими на какое-либо

содержание восприятия. Благодаря этому содержанию восприятия они включаются

в действительность. Понятие, которое было бы наполнено содержанием, лежащим

вне данного нам мира, оказалось бы абстракцией, которой не соответствовала

бы никакая действительность. Измышлять мы можем только понятия

действительности; чтобы найти ее самое, необходимо еще и восприятие.

Первосущество мира, для которого измышляется содержание, есть невозможное

для понимающего себя мышления допущение. Монизм не отрицает идеального; он

даже не считает содержание восприятия, которому недостает идеального

соответствия, полной действительностью; но во всей области мышления он не

находит ничего, что могло бы заставить его выйти