Рудольф Штайнер

Философия свободы (Часть 2)

источником самоотвержения. Воспитание на основе

пессимизма должно истребить эгоизм, явив взору его бесперспективность.

Согласно этому воззрению, стремление к удовольствию изначально

коренится в человеческой природе. Только убедившись в невозможности

достижения его, это стремление уступает свое место обращению к более высоким

задачам человечества.

О нравственном мировоззрении, ожидающем от признания пессимизма

готовности отдаться неэгоистическим жизненным целям, нельзя сказать, что оно

преодолевает эгоизм в истинном смысле этого слова. Нравственные идеалы

только тогда бывают достаточно сильны, чтобы овладеть волей, когда человек

осознает, что своекорыстное стремление к удовольствиям не может привести ни

к какому удовлетворению. Человек, эгоизм которого домогается винограда

удовольствий, находит его кислым оттого, что не может его достать: он уходит

от него и посвящает себя самоотверженному образу жизни. Нравственные идеалы,

по мнению пессимистов, недостаточно сильны, чтобы превозмочь эгоизм; но они

основывают свое господство на почве, которую им расчистило перед тем

убеждение в бесперспективности эгоизма.

Если люди по своим естественным задаткам стремятся к удовольствию, но

не могут его достигнуть, тогда уничтожение бытия и освобождение через

небытие было бы единственно разумной целью. И если при этом держаться

взгляда, что подлинный носитель мировой боли - Бог, то люди должны были бы

поставить себе задачей содействовать избавлению Бога. Самоубийство

отдельного человека не способствует достижению этой цели, а только

препятствует этому. С разумной точки зрения Бог мог сотворить людей только

для того, чтобы через их деятельность осуществить свое избавление. Иначе

творение было бы бесцельно. А подобное мировоззрение имеет в виду как раз

внечеловеческне цели. Каждый должен совершить свою определенную работу в

общем деле избавления. Если он уклоняется от нее путем самоубийства, то

предназначенная ему работа должна быть совершена другим. Последний должен

будет вместо него переносить муку бытия. И так как в каждом существе таится

Бог как подлинный носитель страдания, то самоубийца нисколько не уменьшает

божественного страдания, а, напротив, возлагает на Бога новую трудность -

создать ему замену.

Все это имеет предпосылкой то, что удовольствие является мерилом

ценности жизни. Жизнь проявляется в сумме влечений (потребностей) . Если бы

ценность жизни зависела от того, доставляет ли она больше удовольствия или

же страданий, тогда пришлось бы считать никчемным такое влечение, которое

приносит своему носителю перевес страданий. Теперь мы рассмотрим влечение и

удовольствие в смысле того, может ли первое измеряться вторым. Чтобы не

вызвать подозрения в том, что точкой отсчета для жизни берется нами сфера

'аристократии духа', мы начнем с 'чисто животной' потребности - с голода.

Голод возникает, когда наши органы не могут по существу функционировать

дальше без нового притока вещества. То, к чему прежде всего стремится

голодный, - это насыщение. Как только следует поступление пищи, достаточной

для прекращения голода, тотчас же достигается все, к чему стремится влечение

к питанию. Наслаждение, связанное с насыщением, состоит прежде всего в

устранении страдания, причиняемого голодом. К простому влечению к пище

присоединяется еще и другая потребность. Принятием пищи человек хочет не

только снова упорядочить нарушенные функции своих органов пли превозмочь

страдание, вызываемое голодом, - он пытается к тому же осуществить это в

сопровождении приятных вкусовых ощущении. Если он голоден н ему осталось

полчаса до вкусного обеда, то он в состоянии даже избежать

недоброкачественной пищи, смогшей бы удовлетворить его раньше, чтобы не

испортить себе удовольствие от лучшей. Голод ему нужен, чтобы получить

полное наслаждение от своего обеда. В силу этого голод становится для него

одновременно и возбудителем удовольствия. Если бы весь существующий в мире

голод мог быть утолен, тогда выявилась бы вся сумма наслаждений, которой мы

обязаны существованию потребности в пище. К этому следовало бы прибавить и

то особое наслаждение, которое испытывают лакомки благодаря своей выходящей

за пределы обычного культуре вкусовых нервов.