Петр Демьянович Успенский

Tertium organum (Часть 2)

другою'.

Буддисты употребляют слово самадхи в том же значении, как индуисты, но

для обозначения еще более высокого состояния чистого созерцания у них есть

слово дхьяна (dhyana).

Есть и еще более высокая ступень созерцания, где всякое представление о

существовании исчезает и где созерцающий говорит: 'Не существует абсолютно

ничего' -- и останавливается. После этого он достигает новой ступени и

говорит: 'Не существует даже идей; не существует и отсутствия идей' -- и

снова останавливается. За этим следует область, где 'достигнув уничтожения

идей и восприятий, он окончательно останавливает'. Это еще не Нирвана

(Nirvana), но самое большое приближение к ней, какое только возможно в

жизни. (Джемс. Многообразие религиозного опыта. Рус. пер. Москва, 1910.)

* * *

В мусульманстве тоже очень много мистики. Наиболее характерным

выражением мусульманского мистицизма является персидский суфизм. 'Суфизм' --

это одновременно религиозная секта и философская школа очень высокого

идеалистического характера, боровшаяся одновременно против материализма и

против узкого фанатизма и понимания только буквы Корана. Суфии толковали

Коран мистически. Суфизм -- это философское свободомыслие мусульманства,

соединенное с совершенно своеобразной символической и ярко чувственной

поэзией, всегда имеющей скрытый мистический смысл. Рассвет суфизма -- первые

столетия второго тысячелетия христианской эры.

Для европейской мысли суфизм долго оставался непонятным. С точки зрения

христианской теологии и христианской морали смешение чувственности и

религиозного экстаза недопустимо, но на Востоке это прекрасно уживалось

вместе. В христианском мире 'плотское' считалось всегда враждебным

'духовному'. В мусульманском мире плотское и чувственное принималось как

символ духовного. Выражение религиозных и философских истин 'на языке любви'

было общераспространенным обычаем на Востоке. Это и есть 'восточные цветы

красноречия'. Все аллегории, все метафоры брались 'из любви'. -- 'Магомет

влюбился в Бога'*, -- говорят арабы, желая передать яркость религиозного

жара Магомета. -- 'Выбирай себе новую жену каждую весну на Новый год, потому

что прошлогодний календарь уже никуда не годится'**, -- говорит персидский

поэт и философ Саади. И в такой курьезной форме Саади выражает мысль,

которую Ибсен высказал устами доктора Штокмана: '...истины не походят на

долговечных Мафусаилов, как многие полагают. При нормальных условиях истина

может просуществовать лет семнадцать-восемнадцать, редко долее...'

* Confessions of Al-Ghazzali. Claod Field.

** Sadi's Scroll of Wisdom. (Wisdom of The East Series).

Поэзия суфиев станет понятнее для нас, если мы будем иметь в виду этот

общий чувственный характер литературного языка Востока, идущий из глубокой

древности. Образец этой древней литературы -- 'Песнь Песней'. Странной для

нас чувственностью образов отличаются многие места книг Библии и все древние

восточные мифы и сказания.

'Персидские мистики-поэты суфии по большей части писали о любви к Богу

в выражениях, применимых к их прекрасным женщинам, -- говорит переводчик

Джами и др. Хадланд Дэвис, -- по той причине, как они объясняли это, что

никто не может писать небесным языком и быть понятым' ('Persian Mystics').

Идея суфиев, -- говорит Макс Мюллер, -- это любовное слияние души с

Богом'. Суфии утверждали, что на человеческом языке ничто не может выразить

любовь между душой и Богом, кроме любви между мужчиной и женщиной, и что,

если мы хотим говорить о единении души с Богом, мы можем выразить это только

на символическом языке земной любви. И когда мы читаем некоторые из их

восторженных стихотворений, мы должны понимать, что поэты суфии употребляли

большое число выражений, имеющих свое определенное и признанное значение в

их языке, то есть что многие выражения имеют у них особенное значение. Так,

сон означает размышление, медитацию; аромат -- надежду; поцелуи и объятия --

порывы благоговения; вино означает духовное знание и т.д.

Цветы, которые возлюбленный Бога собирает в его розовом саду и которые

он хочет дать своим друзьям, настолько обессиливают его ум своим

благоуханием, что он выпускает их из рук, и они вянут, говорит Саади. Поэт

хочет сказать этим, что сияние и блеск экстатических видений бледнеет и