Карлос Кастанеда

Сказки о силе 1974г

он. - Это был олли? - спросил я.

- Нет, не был. Поэтому мы должны сидеть здесь и обнаружить, что за знак

накручивает твоя воля.

Затем он попросил меня дать ему детальный отчет о том, как я выполнил

те рекомендации, которые дали дон Хенаро и он относительно моей повседневной

жизни и моих взаимоотношений с людьми. Я ощутил себя слегка раздраженным. Он

снял с меня напряжение тем доводом, что мои личные дела не были личными,

поскольку они включались в задачу магии, которую он и дон Хенаро встраивали

в меня. Я шутя заметил, что моя жизнь была разрушена из-за этой задачи магии

и пересказал ему трудности в поддерживании моего повседневного мира.

Я говорил долго. Дон Хуан смеялся над моим отчетом до тех пор, пока

слезы не потекли у него по щекам. Он несколько раз хлопал себя по ляжкам, и

этот жест, который я видел в его исполнении сотни раз, был определенно не на

месте, когда он исполнялся на костюмных брюках. Я был наполнен тревогой,

которую был обязан выразить словами.

- Твой костюм пугает меня более всего остального, что ты делал со мной,

- сказал я.

- Ты привыкнешь к нему, - сказал он. - воин должен быть текучим и

должен смещаться в гармонии с миром, его окружающим, будь это мир разума или

мир воли.

Самый опасный аспект такого смещения выходит на поверхность каждый раз,

когда воин обнаруживает, что мир ни то и ни другое. Мне говорили, что

единственным способом преуспеть в этом критическом смещении, это продолжать

свои действия как если ты веришь. Другими словами, секрет воина в том, что

он верит, не веря. Очевидно однако, что воин не может просто сказать, что он

верит. И на этом все оставить. Это было бы слишком легко. Простая вера

устранила бы его от анализа ситуации. Воин во всех случаях,когда он должен

связать себя с верой, делает это по собственному выбору, как выражение

своего внутреннего предрасположения. Воин не верит, воин должен верить.

Несколько секунд он смотрел на меня. Пока я записывал в свой блокнот. Я

молчал. Я не мог сказать, что я понял разницу, но я не хотел спорить или

задавать вопросы. Я хотел подумать над тем, что он сказал, но моя мысль

разбегалась, когда я смотрел вокруг. На улице позади нас стояла длинная

очередь автомобилей и автобусов, гудящих своими сигналами. На краю парка

метрах в сорока в стороне на одной линии со скамейкой, где мы сидели, стояла

группа людей около семи человек, включая трех полицейских в светло-серых

униформах. Они сгрудились над человеком, неподвижно лежащим на траве.

Казалось, он был пьян или может быть серьезно болен. Я взглянул на дона

Хуана. Он тоже смотрел на человека. Я сказал ему, что по какой-то причине я

не способен сам разобраться в том, что он только что мне сказал. - Я не хочу

больше задавать вопросы, - сказал я. - но если я не прошу тебя объяснить, я

не понимаю. Не задавать вопросов очень ненормально для меня.

- Прошу тебя быть нормальным любыми средствами, - сказал он с

наигранной серьезностью.

Я сказал, что я не понимаю разницы между тем, когда человек верит и

должен верить. Для меня это одно и то же. Воспринимать, что эти утверждения

различны было бы все равно, что расщеплять волосы.

- Помнишь историю, которую ты рассказывал мне о своей подруге и ее

кошках? - спросил он спокойно. Он взглянул на небо и откинулся на скамейке,

вытянув ноги. Руки он заложил за голову и сократил мышцы всего тела, как это

бывало всегда, его кости издали громкий трещащий звук.

Он имел в виду историю, которую я однажды рассказывал ему о своей

подруге, которая нашла двух котят почти мертвых в сушилке прачечной. Она

привела их в нормальное состояние, вернула им жизнь и путем отличного

кормления и заботы вырастила их в двух гигантских котов - черного и рыжего.

Два года спустя она продала свой дом. Поскольку она не могла взять

своих котов с собой и неспособна была найти для них другой дом, все, что она

могла сделать в подобных обстоятельствах - это отнести их в ветеринарную

лечебницу, чтобы их усыпили.

Я помогал ей отвозить их. Коты никогда не бывали в машине. Она пыталась

их успокоить. Они царапались и кусали ее, особенно рыжий, которого она

назвала Макс. Когда мы наконец прибыли к ветлечебнице, она взяла черного

кота первого и, держа его в руках ни слова не говоря, вышла из машины. Кот

играл с ней, трогая ее слегка лапкой, когда она толкнула стеклянную дверь

входа в лечебницу. Я взглянул на Макса. Он сидел позади. Движение моей

головы, должно быть испугало его, потому что он нырнул под сиденье водителя.