Диакон Андрей Кураев

Буддизм и христианство (Часть 4)

у него выглядят так: 'С августа 1945 г. происходит

увеличение подсознательной агрессии в информационных структурах

Земли... В последние два-три года резко обострились все энергетические

процессы на Земле, и сейчас то, что называется в биоэнергетике кармой,

работает в десятки раз быстрее, чем раньше... С осени 1995 г., судя по

результатам моих исследований, должны включиться программы

самоуничтожения человечества... Сейчас началась реализация программы

уничтожения человечества' [945].


Как практически любые сектантские брошюры, книги Лазарева просто

пошлы. Он пытается говорить языком, которым не владеет, и о вещах,

которых не знает. Формула типа 'механизм покаяния' [946] выдает

человека, который не знает, что покаяние -- это чудо, это подвиг

свободы. Поэтому Достоевский никогда не пытался психологически

'анатомировать' момент раскаяния. По слову преп. Исаака Сирина,

покаяние -- это трепет души перед вратами рая. Это глубоко личное

переживание перед лицом живого Бога, и потому оно совсем не

тождественно обычному самоосуждению. Лазаревская формула 'смирение

есть высшая техника развития духа' [947] настраивает человека на

совершенно ложный тон.


'Что такое смирение и как оно рождается в душе, никто не может

выразить словами, если человек не научится сему из опыта', -- пишет

авва Дорофей [948]. Смирение не есть просто осознание своих

недостатков, но есть особое чувство сердца. Можно указать путь ко

смирению, но о самом состоянии смирения вряд ли что можно сказать. По

слову старца, 'считать себя ниже всех и постоянно молиться -- это путь

ко смирению' [949], но не само смирение.


Смирение не достигается ни техникой, ни медитацией. Все проще,

неэзотеричнее. Вот лишь несколько святоотеческих размышлений о том,

каково делание смирения. 'Дело смирения -- не измерять себя с другими'

[950]. Старца спросили: что такое смирение. Старец сказал: 'когда

согрешит против тебя брат твой, и ты простишь ему прежде, нежели он

пред тобою раскается' [951]. 'Что есть смиренномудрие? -- То, чтобы ты

благодарил делающему тебе зло. И брат говорит: а если кто не достигнет

в эту меру, что сделает? -- Пусть бежит, избравши молчание' [952].

'Каждый молящийся Богу : 'Господи, дай мне смирение' должен знать, что

он просит Бога, чтобы Он послал кого-нибудь оскорбить его' [953].

'Помню, однажды мы имели разговор о смирении и один из знатных граждан

Газы, слыша наши слова, что чем более кто приближается к Богу, тем

более видит себя грешным, удивлялся и говорил: как это может быть? Я

сказал ему: 'Кем ты считаешь себя в своем городе?'. Он отвечал:

'считаю себя за великого и первого в городе'. Говорю ему: 'Если ты

пойдешь в Кесарию, за кого будешь считать себя там?'. Он отвечал: 'За

последнего из тамошних вельмож'. Если же, опять говорю ему, ты

отправишься в Антиохию, за кого ты там будешь себя считать? 'Там, --

отвечал он, -- буду считать себя за одного из простолюдинов'. Если же,

говорю, пойдешь в Константинополь и приблизишься к царю, там за кого

ты станешь считать себя? И он отвечал: 'почти за нищего'. Тогда я

сказал ему: вот так и святые, чем более приближаются к Богу, тем более

видят себя грешными' [954].


Итак, не смирение и не покаяние, взятые в своем чисто психологическом

аспекте, обновляют и спасают человека. Это всего лишь средства,

которыми человек открывает свою душу для исцеляющего помазания

благодати. Нет добра в той грязи, в поношениях и скорбях, которые

встречает человек на путях своей жизни. Они могут стать проводником

добра лишь в том случае, если человек, вразумленный и очищенный

страданиями, откроет себя перед Богом. Лазарев же обожествляет саму

грязь. 'Душа лечится грязью, черной неблагодарностью, если она это не

осуждает и принимает как данное Богом' [955]. На деле душа лечится

благодатью. 'Грязь', как и любое иное обстоятельство земной жизни --

лишь средство.


Лазарев говорит, что его 'еще в юности тянуло к индийской философии'

[956]. Насколько можно заметить, от увлечения Индией, от вполне

безрелигиозной жизни он пробует проторить путь к Евангелию. Само

усилие можно лишь одобрить. Но нельзя