Вадим ПАНОВ

ТАГАНСКИЙ ПЕРЕКРЕСТОК

спокойно и немного грустно.
     — У тебя талант, Катерина.
    
     Нам нравится, когда нас хвалят.
     Теплые слова заставляют улыбаться...
     Иногда мы не в силах отличить похвалу от лести. Иногда цель нашего существования — жажда признания. Мы забываем обо всем и посвящаем свою жизнь поиску теплых слов. Неважно от кого — раз хвалят, значит, признают. Иногда слова заменяют мир. Становится не важным, кто ты на самом деле. Ты не видишь себя со стороны. Ты просто слушаешь слова и веришь им.
     Становишься рабом теплоты.
     Но бывают мгновения, когда хочется убить человека, признавшего твой талант.
     И хочется убить себя.
    
     — Как прошел день?
     Мама сидела за маленьким столом на маленькой кухне и читала принесенные с работы бумаги. Видимо, завтра опять отчет. Или представление проекта. Или доклад. Или... Владелец небольшой частной фирмы, в которой работала мама, был помешан на бумагах. Ему бы следовало родиться в семье преуспевающего бюрократа, закончить престижный институт и до конца дней перебирать никому не нужные папки в каком-нибудь никому не нужном министерстве, надуваясь спесью от собственной важности. Но судьба распорядилась иначе. Вырос он в обычном московском дворе, дорогу наверх прогрыз себе сам, мужиком был хватким, деловым, и тяга к бумагомарательству оставалась едва ли не единственным его недостатком. Даже самый простой доклад он требовал оформить в письменном виде, и маме приходилось частенько брать документы домой.
     — Ты выглядишь расстроенной.
     — Устала, — слабо улыбнулась Катя, включая электрический чайник. — Сделать тебе чай?
     — Да.
     Мама снова погрузилась в бумаги.
     Они до черточки, до жеста походили друг на друга: мать и дочь, сидящие за столом, над которым нависала дешевая люстра с пыльным пластиковым абажуром. Худые, стройные, у обеих прямые темные волосы, только мама стриглась довольно коротко, а у Кати каре до плеч. Обе узколицые, большеглазые. Только у мамы морщинки. И взгляд чаще всего усталый. Трудно одной тянуть семью.
     — Как дела в школе?
     — Нормально.
     — Выпускной класс, — пробормотала мама, — надо хорошо учиться.
     — Я помню, — ровно произнесла девушка.
     О том, что начался последний школьный год, мама повторяла едва ли не каждый день. Начиная с июня. Все каникулы испортила. «Я не смогу платить за твое образование, надо стараться самой». А с началом занятий эта мантра стала основным законом. Ты совсем не занимаешься! Ты слишком много времени проводишь с друзьями! Пойми, конкурс на бесплатные места огромный!»
     Катя не винила маму, понимала, что она заботится о ней, беспокоится о будущем дочери, но иногда, когда забота плавно перетекала в придирки, девушка не выдерживала.
     — Где была?
     — Гуляла.
     Мама бросила взгляд на часы — половина десятого — нормально, как раз то время, о котором они договаривались.
     — Уроки сделала?
     — Конечно...
     Тихий семейный разговор, венчающий тихий семейный вечер, оборвал телефонный звонок. Мама сняла трубку, заулыбалась:
     — Геннадий, здравствуй. — Машинально поправила прическу. — Ты вернулся?
     Катя молча взяла кружку с чаем и направилась в свою комнату.
     Мама ещё не старая, ей нужен друг. Лучше всего — постоянный друг. А лучше-лучше всего — муж. Маме плохо одной. Но при этом она никогда не приводила знакомых мужчин домой. Пообещала себе и Кате, что познакомит дочь только с «серьезным вариантом», и держала слово.
     И за эту твердость Катя