Вадим ПАНОВ

ТАГАНСКИЙ ПЕРЕКРЕСТОК

плевать я хотел на это! Плевать!! Мне нужен перстень! Мне нужен перстень старого хрена! Сейчас! Немедленно!!
     Он опоздал совсем ненамного — старик умер перед самым появлением Батоева. Неостывшее еще тело нашли на грязной площадке, среди мусора, в настолько вонючем месте, что даже запах крови там почти не ощущался.
     «Собаке — собачья смерть», — пробормотал кто-то из телохранителей.
     Мустафа не ответил. Или не услышал. Увидев поверженного врага, он не смог сдержать улыбку, которая, впрочем, почти сразу же исчезла: труп — это еще не все. Батоеву было нужно другое. Он торопливо спустился к старику, осмотрел его руки, выругался и с лихорадочной поспешностью обыскал карманы убитого. А когда закончил, то... что это был за звук, никто не понял, но Хасан мог бы поклясться, что хозяин скрежетал зубами. Так скрежетал, что слышали даже оставшиеся наверху помощники. Потом Мустафа еще раз обыскал мертвеца, приподнял тело и тщательно осмотрел площадку. Рылся в мусоре. Снова ругался. Снова обыскивал. Замер, отрешенно глядя на старика, и позволил увести себя только при звуках сирены патрульных машин.
     Потом он молчал, развалившись на заднем сиденье и вертя в руках прихваченные у мертвеца четки, а когда опасный район остался далеко позади, приказал остановиться и дал волю гневу.
     — Облажались, твари! Предали!
     Ничего не понимающий Хасан сделал несколько шагов назад. Что происходит? Старик мертв, все в порядке. Какой к чертям перстень? Своих мало?
     — Все изгадили! Все!
     Мустафа растоптал неосмотрительно зазвонивший телефон, разорвал ворот рубахи, словно мучился от удушья, и разбил один из фонарей любимого «Хаммера». Несколько случайных прохожих, шедших по набережной, осмотрительно обогнули участок, заставленный блестящими авто.
     — Дети ослицы! Уроды!!
     Припадок ярости длился сравнительно недолго, минут семь. То ли Батоев сумел излить весь гнев, то ли опомнился, осознал, что бесится у всех на виду, теряя лицо перед прохожими. Как бы то ни было, Мустафа пришел в себя, замолчал, облокотился на парапет набережной, процедил несколько слов и бросил в реку четки.
     Хасан, которого нервировал прихваченный на мосте преступления сувенир, перевел дух. И вновь напрягся: Батоев жестом велел ему приблизиться.
     — Перед смертью старик с кем-то говорил, — негромко, но безапелляционно произнес Мустафа.
     — Может, его ограбили? — робко предположил Хасан. — Мало ли вокруг отребья? Увидели умирающего и сняли с пальца перстень.
     — Может, и ограбили, — кивнул Батоев. — Но почему, в таком случае, они оставили бумажник и часы?
     — Не успели.
     Мустафа помолчал, усмехнулся:
     — Тебе придется найти воришку.
     Хасан вздохнул:
     — Понятно.
     — Но я не думаю, что ты прав, — продолжил Батоев. — Я думаю, все гораздо хуже: старик с кем-то говорил перед смертью и сознательно отдал перстень.
     — Почему хуже?
     Ограбить умирающего мог любой бомж, сорвал с пальца перстень и был таков, ищи его теперь, прочесывай ломбарды и скупки. И совсем другое дело, если к старику поспешил на помощь приличный человек. Двор глухой, утро раннее — с вероятностью девяносто процентов можно сказать, что это житель одного из окрестных домов. Найти его — день работы.
     — Почему второй вариант хуже?
     — Потому что старик наверняка попросил доставить перстень сыну, — спокойно ответил Мустафа.
     Но Хасан видел, чего стоило хозяину это спокойствие. Чувствовал, какая ярость кипит внутри Батоева.
     — И если мое предположение оправдается, Абдулла может уже сегодня получить перстень.
     Хасан тихонько вздохнул, мысленно