Вадим ПАНОВ

ТАГАНСКИЙ ПЕРЕКРЕСТОК

знаю никакой Степаниды Андреевны.
     — Может, вы снимали у нее квартиру? Или комнату?
     «Да вспомни же ты! Вспомни хоть что-нибудь! Откуда ты могла знать умершую старуху! Вспомни!»
     Бесполезно.
     — Я понимаю, вы расстроены смертью близкого человека, — мягко произнесла женщина. — Но поверьте: я не знаю никакой Степаниды Андреевны. До свидания.
     На этот раз короткие гудки достались Кате.
     Каждый телефонный разговор заканчивается короткими гудками.
     Девушка медленно положила трубку на аппарат и ногой отодвинула от кресла журнальный столик.
     «Будь всё проклято!»
     Плакать она не собиралась. Зачем? Говорят, слезы смывают с души горечь, делают легче навалившуюся тяжесть. В обычной жизни так и есть: мелкие обиды можно выплакать. Но тоску, что появляется после разговора с «ним», слезами не возьмешь. Ее вообще ничем не возьмешь. С нею можно только мириться.
     Вздохнуть несколько раз, стиснуть зубы и проверить: не ошиблась ли? Взгляд в записную книжку: «Топоркова Маргарита Львовна, двести семьдесят два... » Нажать кнопку на телефонной трубке, вызвать на экран последний набранный номер.
     Триста семьдесят шесть...
     Катя знала, что это не ошибка — она всегда предельно внимательно набирала телефоны. Она звонила Топорковой, а дозвонилась до Маргариты Львовны с неизвестной фамилией.
     Дозвонилась до «него».
     Машинально записала номер на листок бумажки, оставила рядом с телефоном. Вернулась в кресло, уселась, подобрав под себя ноги, и сделала то, что позволяла себе крайне редко, в исключительных случаях: закурила в комнате.
    
     Когда на душе плохо и пусто, можно попробовать заполнить ее дымом.
     Он обманщик. Он вьется вокруг, рисуя причудливые образы, и никогда не остается таким же, каким был мгновение назад. В каждую секунду — он разный. И так до самой смерти. До того, как растворится в тебе или вокруг тебя.
     Ты забудешься или задумаешься. Ты завороженно любуешься игрой проказника, не в силах отвести взгляд от призрачных образов. Ты успокаиваешься.
     Но дым не может тебя спасти. Рано или поздно вы расстанетесь. Обманщик умрет, оставив после себя лишь горечь.
    
     Звонок раздался в тот самый момент, когда Катя затянулась в последний раз.
     Тлеющий огонек добрался до фильтра и слегка обжег пальцы. Дым тоже оказался горячим, резанул по губам, заставил инстинктивно облизнуться.
     Звонок повторился.
     Катя бросила окурок в чашку с остатками кофе, которую использовала в качестве пепельницы, и взялась за трубку.
     — Алло?
     Она старалась говорить как можно спокойнее. Не хотела, чтобы на том конце телефонного провода уловили ее слабость.
     — С каждым разом у тебя получается все лучше и лучше.
     Катя никогда не видела эту женщину с таким приятным, глубоким голосом. Никогда не встречалась и не хотела встречаться. Но она отчетливо представляла себе ее.
     Высокая, довольно крупная, но при этом — изящная. Широкие бедра, тонкая талия, довольно большие плечи, не массивные, делающие ее похожей на метательницу молота, а просто кость такая. Лицо круглое, но не простоватое. Твердые скулы, узкие губы, небольшие, очень темные глаза, маленький нос. И брови вразлет черные, длинные. И пышная копна вьющихся черных волос.
     — Пожалуйста, оставьте меня в покое, — прошептала девушка.
     — Ты же знаешь, что не могу.
     — Почему?
     Сколько раз она задавала этот вопрос: пять? Десять? И поражалась терпению собеседницы: женщина всегда отвечала одними и теми же словами, с одной и той же интонацией —