Вадим ПАНОВ

ТАГАНСКИЙ ПЕРЕКРЕСТОК

Жора без разговоров протянул ему гусака и получил взамен крупную монету.
     — Уходим! — немедленно приказал Валька. — Быстро уходим!
     Я вцепился в его плечо.
     А вокруг уже завывали:
     — Ты обманул нас!
     — Твой гусак мертвый!
     — Зачем ты оторвал ему голову, уверяя, что он живой?
     — Ты обманул нас!
     — Верни рубль!
     — Верни рубль!!
    
     Обратный путь оказался и быстрее, и легче. Нечисть визжала, но препятствий не чинила — за руки нас никто не хватал и подножки не ставил. Десять шагов, и вот мы снова на перекрестке.
     На НАШЕМ перекрестке.
     В некоторых окнах общаги горит свет, подмигивает светофор, ровно сияют уличные фонари. Свежо. Необычайно свежо. И воздух такой... вкусный!
     При нашем появлении телохранитель Жоры выскочил из автомобиля и открыл хозяину дверцу.
     — Что ты видел?
     — Ничего. — В глазах громилы читалась растерянность. — Вы дошли до центра перекрестка и вернулись обратно.
     — И все?
     — И все.
     — Сядь в машину, — приказал Жора.
     Телохранитель подчинился. Толстяк, не глядя на нас, повертел в руке серебряную монету, после чего опустил ее в карман и буркнул:
     — Мы в расчете. — И после паузы добавил: — Но вы уволены.
    
* * *
    
     Как вы уже поняли, Валька не часто демонстрировал мне свои способности. Он стремился всего добиваться сам. Сам. Ночами просиживал за учебниками. Работал, чтобы было на что жить. Никогда не использовал свой дар, чтобы уложить в постель понравившуюся девчонку. Он им и так нравился.
     Он
     Сам.
     Все его победы — его победы. Все его поражения — его поражения. Ведьма сторонилась своих способностей, ведьма жила обычной жизнью. Ведьма самостоятельно шла к цели. Набивая шишки, поднимаясь и снова вставая.
     Валька был упрям и знал, что нельзя отнять настоящее, то, чего достиг своими силами.
     Валька жил так, потому что знал, что в один прекрасный день...
    
     Я вошёл в комнату и увидел разбитый кувшин. Глиняные черепки рассыпались по полу, рядом лежал сломанный нож, а Валька сидел на кровати и грустно улыбался.
     И я понял.
     У него родилась дочь.
     Он сказал:
     — Я больше не люблю молоко.
     А на столе, свернувшись клубочком под теплым светом лампы, лежал Шаман. Услышав шаги, кот медленно поднял голову, открыл потускневшие глаза, посмотрел на меня и вернулся в прежнее положение.
     Медленно.
     Устало.
     И я понял, насколько он стар.
     — Шаман родился в один час со мной, — бесцветным голосом произнес Валька. — И всегда был рядом.
     Ведьмин кот, ведьмин друг. Но Валька уже не ведьма. Ошибка исправлена, способности исчезли, и если опустошенной оболочке, сохранившей требующиеся для продолжения рода качества, позволено жить дальше, то зверь, питаемый волшебным даром, обречен.
     — Это неправильно, — прошептал я.
     — Так заведено.
     Валька поднялся, взял кота на руки, вернулся с ним на кровать, уселся, положил к себе на колени и принялся гладить. Я услышал тихое, едва различимое урчание.
     — Так заведено.