Всеслав Соло

Изида или Врата Святилища (Часть 1)

я перед Екатериной.

Екатерина разогрела суп, налила полную тарелку и поставила

ее передо мной, а я подумал: 'Как будет лучше, есть самому,

либо уступить правую руку Грише? Нет, вначале попробую я сам '.

-- Запах чувствуешь? -- спросил я у председателя

кооператива.

-- О-о-о, -- утомительно простонал Гриша, -- классно

пахнет.

Тогда я начал есть: абсолютно никакого вкуса я не ощущал,

мне был безразличен процесс трапезы, все это выглядело так,

словно я был сторонним наблюдателем, но Гриша волновался.

-- Послушай, Сатана, ты не мог бы глотать побыстрее? А

мясо в тарелке есть?

-- Есть, приличный кусок.

-- Я очень люблю мясо вперемешку с супом.

-- Ну что я, в тарелку руками, что ли, полезу? --

обозлился я, но все-таки уважил Гришу.

-- А-а! -- заорал Гриша. -- Ты мне обжег пальцы, --

видимо, в этот момент хозяину тела каким-то образом удалось

овладеть ощущениями кожи своего тела, ибо внутренности Гриша

чувствовал сам. Кожу я взял на себя с самого начала, чтобы

случайно не повредить земное тело председателя кооператива,

увлекшись чем-нибудь своим, и даже не обратить на это внимание,

потому что Гришино, как я понял, общение со мною возникало по

моему желанию, а это означало, что Гриша вовсе не спал, а

просто не мог докричаться до меня, пока я сам не хотел его

услышать.

-- Извини, я не хотел, -- тут же ответил я на Гришин крик.

-- Дай, я сам буду есть! -- свирепо, но боязливо сказал

Гриша, и я решился: мне стало жаль председателя.

Осторожно я вытащил лучик моего воображения из правой руки

хозяина тела, и тут же Гриша начал ощупывать свое лицо этой

рукой.

-- Господи, у меня уже борода отросла, -- сказал он.

-- Не борода, а щетина, -- поправил я его, -- мне некогда

было бриться.

-- Дай мне ложку, где ложка? -- заторопился Гриша.

-- Она на столе, -- подсказал я и все-таки помог левою

рукою: медленно опустил Гришину правую руку на стол, и кисть

этой руки тут же загробастала деревянную ложку -- все это

выглядело довольно забавно.

Когда Гриша наелся, я снова овладел его телом и мы вместе

с Екатериной возвратились в лесную комнату.

-- Что это под ногами колется? Сатана, ты меня затащил в

лес? Мы за городом? Что ты хочешь делать? Не убивай меня,

Сатана.

-- Ну вот: ты еще скажи -- 'я тебе пригожусь'.

-- Сатана, я тебя честно прошу -- не убивай, а?

-- Ладно, Гриша, помолчи, сейчас самый ответственный

момент наступит.

-- Господи, спаси! -- завопил председатель и удушенно

смолк.

-- Ну что, мне уже пора, -- обратился я к ведьме.

-- А который час? -- поинтересовалась она, поглаживая

Фильку, пригнездившегося у нее на коленях, сама Екатерина

сидела на пеньке, я же стоял поодаль у зарослей, на краю, если

так можно выразиться, поляны.

-- Около двенадцати.

-- Мы его свяжем? -- спросила Екатерина.

-- Давай попробуем, -- ответил я, подойдя к ведьме и

повернувшись к ней спиной. На пару минут Екатерина исчезла в

спальне. Грищино тело продолжало стоять на месте, ожидая своей

участи.

Вскоре я обернулся на шаги ведьмы, она объявилась с

веревкой в руках, подошла ко мне, заломила Гришины руки за

спину и туго связала их.

-- Усади его возле пенька, -- скомандовала ведьма, и я тут

же повиновался, и Гришино тело грузно ухнулось возле пенька.

Ведьма привязала Гришино тело к пеньку, обмотав его через

грудь, затем связала и ноги, запечатала рот лейкопластырем и

завязала бинтом через шею.

Я смотрел на Екатерину, она стояла на коленях возле

Гришиного тела, но глаза ее почему-то были грустными. Прошло

около минуты.

Екатерина положила ладони на плечи председателя, и вдруг

она разрыдалась, прильнула щекою к груди Гриши.

-- Господи, -- причитала она, -- прости меня, Господи! --

звучали ее всхлипывающие слова, и мне стало не по себе, я не

знал, что делать, я не мог ничем ей помочь и только стал

ерзать, извиваться всем Гришиным телом на месте, и мычание

вырывалось у меня из ноздрей.

-- Ну почему же я должна все это делать, Сереженька? --

продолжала причитать тревожным шепотом ведьма, -- зачем...

зачем же мы живем... -- она сглотнула дыхание, -- на свете...

ведь же думала я, что смогу ответить, но и там нет ответа,

только власть, обезображенная власть,