Карлос Кастанеда

Разговоры с доном Хуаном (Часть 1)

для

меня имело очень мало значения. Важным был вопрос, почему мескалито

избегает меня?

Я возвратился, чтобы присоединиться к группе, но когда я собирался

войти в дом, я услышал погромыхивание и почувствовал сотрясение. Земля

тряслась. Это был тот же самый звук, который я слышал в пейотной долине

два года назад.

Я снова побежал в кусты. Я знал, что мескалито здесь и собирался

найти его. Но его там не было. Я прождал до утра и присоединился к

остальным как раз перед концом сессии.

Обычная процедура повторилась и на третий день. Я не устал, но после

обеда я спал.

Вечером, в субботу, 5-го сентября, старик запел свою песню, чтобы

начать цикл заново. За эту сессию я разжевал только один батончик и не

прислушивался ни к одной из песен, и не уделял внимания ничему из

происходящего. С самого первого момента все мое существо было

сконцентрировано на одной точке. Я знал, что отсутствует что-то ужасно

важное для моего благополучия. Пока люди пели, я громким голосом попросил

мескалито научить меня песне. Мои просьбы смешались с громким пением

людей. Тотчас же я в своих ушах услышал песню. Я повернулся, сел спиной к

остальной группе и слушал. Я слышал слова и мотив опять и опять. И я

повторял их, пока не выучил песню. Это была длинная песня на испанском

языке. Затем я несколько раз пропел ее группе, а вскоре после этого новая

песня послышалась мне в ушах. К утру я пропел обе песни бесчисленное

количество раз. Я чувствовал себя обновленным, окрепшим.

После того, как нам была дана вода, дон Хуан дал мне мешок, и все мы

пошли в холмы... Это был длинный изматывающий путь на низкое

плоскогорье... Там я увидел несколько растений пейота. Но по какой-то

причине я не хотел смотреть на них. После того, как мы пересекли

плоскогорье, наша группа разбилась. Мы с доном Хуаном пошли назад, собирая

батончики пейота точно так же, как в прошлый раз, когда я помогал ему. Мы

вернулись к концу дня. Вечером ведущий открыл цикл опять. Никто не сказал

ни единого слова, но я совершенно твердо знал, что это последняя

встреча... На этот раз старик спел новую песню. Сетка со свежими

батончиками пейота пошла по кругу. Это был первый раз, когда я попробовал

свежий батончик. Он был сочным, но жевать его было трудно. Он напоминал

твердый зеленый фрукт, и был острее и более горьким, чем сухие батончики.

Лично я нашел свежий пейот бесконечно более живым.

Я съел 14 батончиков. Я тщательно жевал их. Последний я не закончил

жевать, потому что услышал знакомое погромыхивание, которое отмечало

присутствие мескалито. Все исступленно запели, и я знал, что дон Хуан и

все остальные действительно услышали этот шум. Я отказывался думать, что

их реакция была ответом на знак, поданый одним из них, просто для того,

чтобы обмануть меня.

В этот момент я чувствовал, что огромная волна мудрости поглощает

меня. Предложения, с которыми я играл в течение трех лет, уступили место

определенности. Мне потребовалось три года для того, чтобы понять, что,

что бы там ни содержалось в кактусе, оно ничего общего не имеет лично со

мной, с возможностью существовать самому по себе, на просторе, я узнал это

тогда.

Я лихорадочно пел до тех пор, пока уже не смог произносить слова. Я

чувствовал, как будто мои песни были внутри моего тела и сотрясали меня

непроизвольно; мне нужно было выйти и найти мескалито, или же я взорвусь.

Я пошел в сторону пейотного поля. Я продолжал петь свою песню. Я знал, что

они индивидуально мои - неоспоримое доказательство моей единственности. Я

ощущал каждый из своих шагов. Они отдавались от земли эхом; их эхо

продуцировало неописуемую эйфорию от существования человеком.

Каждое из растений пейота на поле сияло голубоватым мерцающим светом.

Одно растение светилось очень ярко. Я сел перед ним и спел свою песню.

Когда я пел, из растения вышел мескалито: та же самая человекоподобная

фигура, которую я видел раньше. Он посмотрел на меня.

С большим (для человека моего темперамента) выражением я пропел ему

мои песни. Были еще звуки флейт или ветра, знакомые музыкальные колебания.

Он, казалось, сказал также, как и два года назад:

'Что ты хочешь?'

Я говорил очень громко. Я сказал, что знаю, что в моей жизни и в моих