А. Безант

Комментарии к Бхагавад-гите

слышим то же самое: "Бейся же без страха, Арджуна, рази!" (XI, 34).

И под самый конец, когда Кришна говорит: "Погрузи свой ум в меня, будь

предан мне, жертвуй мне", всё та же прежняя мысль звучит в вопросе:

"Уничтожено ли твоё неведением рождённое заблуждение?" (XVIII, 65,72),

и результатом всего этого является решимость Арджуны сражаться: "Я

поступлю по слову твоему", — говорит он и бросается в битву.

С первого взгляда всё это кажется очень странным и очень неожиданным.

Ожидается учение йоги, предполагается воспитание истинного йога, а

между тем, при каждом новом рассуждении, при каждой смене аргументов

звучит всё тот же припев: "И потому сражайся", "Восстань и будь готов

к битве!" (II, 37). Вот что приказывает Господь Йоги. Всюду в этом

Писании Йоги мы видим сильное настояние действовать, слышим воззвание

к битве; в битве же заключается самая квинтэссенция деятельности, её

порыв, её натиск, её устремление. И в самом деле, какая деятельность

может быть деятельнее сражения героев на поле битвы? И всё же как раз

здесь, на поле битвы должна быть усвоена йога. Как раз здесь появляется

Йогишвара во всей полноте своей силы и своего великолепия. Не

удивительно, что всё это кажется странным для современного ума, даже

в Индии. Ибо в современной Индии усиленная деятельность и практика йоги

кажутся несовместными. Мне приходилось слышать даже от индусов, что

человек не может быть йогом, если он не живёт отдельно от всех людей в

пещерах, или джунглях, или в пустыне, где-нибудь в уединении в высоких

Гималаях, под священным небом Индии. Я слышала от них такое мнение,

что никто не может стать йогом среди деятельной жизни, среди труда и

старания помогать во всём добром, что происходит в мире; слышала, что

йога означает уединение, безмолвие, бездеятельность. Таковы мысли

многих современных индусов, и нужно отметить тот факт, что в течение

человеческой эволюции между деятельностью, возникающей благодаря

стремлению к предметам мирским, и той благородной, неустанной

деятельностью, которая возникает единственно из стремления содействовать

воле Бога, существует промежуточная ступень, когда деятельность

кажется ненавистной, как принадлежащая миру сему, и когда высший урок

"действие в бездействии" ещё не усвоен учеником.

Но сам Господь Йоги видит йогу в совершенно другом свете: "Кто

деятельно исполняет свой долг, не рассчитывая на плоды своей

деятельности, тот есть йог" (VI, 1). Он идёт даже ещё дальше и

объявляет: "Йога есть искусство в действиях" (II, 50). Таким образом,

в мыслях Господа Йоги, йога соединяется с чем-то совершенно отличным

от современной идеи, по которой необходимо уединяться от людей,

прятаться в пещерах, джунглях, удаляться от населённых мест.

И это уединение имеет своё место и свой смысл в человеческой эволюции.

Это — ступень в развитии человеческой души. Но Йога, как поучает

Господь Йоги, Верховная Йога есть нечто совершенно другое. Отдаваясь

ей, человек пребывает в мире действительности. Творец мира сего есть

воплощение Крийи, деятельности. Брахма, Бог, представляет собою

деятельность и в сущности вся цель существования в физическом мире

есть ни что иное, как развитие праведной деятельности, направленной

праведной мыслью и праведным желанием. Мир полон желательными

предметами, его наполним сам Бог (Ишвара) предметами, которые вызывают

желание; сам Господь скрыт внутри всех вещей, и это придаёт им их

привлекательность, их притягательную силу. Мы сейчас увидим, что нет

ничего во всём мире, в чём бы не заключался Творец этого мира. Он

скрывает себя во всех вещах посредством Майи, и благодаря этому он

вызывает желание в тех частицах, в тех искрах себя самого, которые он

поместил здесь (на земле), чтобы они вырастали из Божественного семени

в полноту Божественного Господа. Желание пробуждается, вызывается и

усиливается наличностью всех этих предметов желания. И если бы желание

не играло роли в человеческой эволюции, тогда люди должны бы были

существовать в мире, который представлял бы из себя пустыню, где не

было бы предметов для привлечения, не было бы ничего притягательного.

Но присутствие этих приносящих удовольствие предметов, а также

наличность предметов, приносящих страдание, не только привлекает или

отвращает нас, но и вызывает в нас мысль, ибо между нами и предметами

нашего желания становится затруднение и внутри Дживатмы пробуждается

мысль, как бы перешагнуть через это затруднение или избегнуть его. И