Доннер Флоринда

Жизнь в сновидении

- Ведь я для тебя совершенно незнакомый человек.

- Совершенно верно! - воскликнула она, подымаясь с кушетки. Она снисходительно взглянула на меня, как будто ощущала возникшие у меня сомнения. - Что может быть лучше? - задала она риторический вопрос. - Помочь совершенно незнакомому человеку - это безрассудное действие, или акт большого самообладания. Мой случай - это последнее.

Не зная, что сказать, я не нашла ничего лучшего, как уставиться в ее глаза, которые, казалось, воспринимали мир с изумлением и любопытством. В ней было что-то странно успокаивающее. Дело было не только в том, что я доверяла ей, - мне казалось, что я знакома с ней всю жизнь. Я чувствовала существующие между нами связь и близость.

Когда я наблюдала, как она исчезла за дверью, чтобы взять свои вещи, я собралась связать и закрепить багаж в автомобиле. Мне не хотелось оказаться в затруднительном положении, проявив дерзость, что так много раз случалось прежде. Но какое-то необъяснимое любопытство удержало меня, несмотря на хорошо знакомое ноющее чувство тревоги.

Я прождала около двадцати минут, как вдруг женщина, одетая в красный брючный костюм и туфли на платформе, вышла из двери за конторкой клерка. Она задержалась под лампой. Обдуманным жестом она откинула назад свою голову так, что локоны ее белокурых волос замерцали на свету.

- Ты не узнала меня, не так ли? - Она весело улыбнулась.

- Это на самом деле ты, Делия? - воскликнула я в удивлении, с раскрытым ртом уставившись на нее.

- Ну, а как ты думала? - Все еще посмеиваясь, она шагнула со мной на тротуар по направлению к моей машине, припаркованной перед гостиницей. Она швырнула свою корзину и вещевой мешок на заднее сидение моего маленького автомобиля с откидным верхом, затем села рядом со мной и сказала:

- Целительница, к которой я везу тебя, говорит, что только очень молодой и очень старый человек могут позволить себе выглядеть вызывающе.

Прежде чем я успела напомнить ей, что к ней не относится ни то, ни другое, она призналась мне, что она значительно старше, чем кажется. Ее лицо сияло, когда она повернулась ко мне и воскликнула:

- Я напяливаю это обмундирование, потому что люблю поражать моих друзей!

Имела она в виду меня или целительницу, она не сказала. Конечно же, я была поражена. И это касалось не только ее нарядов, которые сильно отличались по стилю, - изменилась вся ее манера поведения. Не осталось и следа от надменной, настороженной женщины, которая проехала со мной от Ногалеса до Эрмосильо.

- Это будет самое очаровательное путешествие, - произнесла она, - особенно если мы откинем верх. - Ее голос звучал счастливо и мечтательно. - Я обожаю путешествовать ночью в машине с откинутым верхом.

Я охотно выполнила ее пожелание. Было почти четыре часа утра, когда мы оставили позади Эрмосильо. Небо, неяркое и черное, испещренное звездами, казалось самым высоким из тех, что мне приходилось видеть. Я ехала быстро, тем не менее казалось, что мы вообще не движемся. В свете фар без конца появлялись и исчезали шишковатые силуэты кактусов и мескитовых деревьев. Казалось, что они все были одной и той же формы, одного и того же размера.

- Я упаковала с собой несколько сладких булочек и полный термос чампуррадо, - сказала Делия, доставая свою корзину с заднего сидения. - Утро наступит до того, как мы доберемся до дома целительницы.

Она налила мне полчашки густого горячего шоколада, приготовленного с маисовой мукой, и накормила рулетом по-датски, давая мне кусочек за кусочком.

- Мы проезжаем через волшебную страну, - сказала она, прихлебывая восхитительный шоколад. - Волшебную страну, населенную воюющими людьми.

- Что это за воюющие люди? - спросила я, стараясь, чтобы это не прозвучало снисходительно.

- Яки, народ Соноры, - сказала она и замолчала, вероятно оценивая мою реакцию. - Я восхищаюсь индейцами яки, потому что они постоянно воевали, - продолжала она. - Сначала испанцы, а затем мексиканцы - не далее как в 1934 году - испытали храбрость, хитрость и безжалостность воинов яки.

-Я не в восторге от войны или от воинственных людей, - сказала я. Затем, чтобы оправдать свой резкий тон, я объяснила, что происхожу из немецкой семьи, которая была разлучена войной.

- У тебя другой случай, - заключила она. - У тебя не было идеалов свободы.

- Минутку! - возразила я. - Именно потому, что я поддерживаю идеалы свободы, я нахожу, что война так отвратительна.

- Мы говорим о двух различных видах войны, - настаивала она.

- Война есть война, - заметила я.