Флоринда Доннер

Жизнь-в-сновидении (Часть 2)

праха и древних теней. Ветер с легкостью

кружил по комнате. Я ловила его каждым движением легких. Он

оседал у меня в груди, и чем глубже я дышала, тем легче себя

чувствовала.

Я вышла наружу и, пробираясь между высокими кустами,

направилась за дом. Луна ярко освещала выбеленные стены домика

и широкую открытую лужайку, расчищенную от леса. Опасаясь, что

меня могут заметить, я перебегала от дерева к дереву и, прячась

в густой, тени крон, наконец добралась до двух цветущих

апельсинов за стеной, прикрывающей дорожку к домику.

Из-за чапарраля ветер доносил звуки легкого смеха и

неясные обрывки разговора. Собрав все свое мужество, я дерзко

ринулась вдоль дорожки и очутилась перед дверью маленького

темного дома. Дрожа от волнения, я пробралась к открытому окну

и узнала голоса Делии и Флоринды. Но край окна был слишком

высоко, и мне не было видно, что они делают.

Я ожидала услышать что-нибудь значительное, откровение,

которое поразило бы мой разум, привело бы меня в восторг и

помогло бы мне в том, ради чего я была здесь -- победить мою

неспособность к сновидению. Но они только сплетничали, и я

настолько увлеклась их злорадными перешептываниями, что

несколько раз рассмеялась вслух, забыв об осторожности.

Сначала я думала, что они болтают о ком-то постороннем,

однако, прислушавшись, поняла, что речь идет о женщинах --

сновидящих и наиболее язвительные замечания направлены против

Нелиды.

Они говорили, что после стольких лет она все еще

неспособна уйти из объятий этого мира. Она не только полна

самодовольства -- они утверждали, что она целыми днями торчит

перед зеркалом -- но еще и похотлива. Она делает все, что в ее

силах, чтобы быть сексуально привлекательной и соблазнить

нагваля Мариано Аурелиано. Одна из женщин злорадно заметила,

что, в конце концов, она единственная, кто может пристроить его

чудовищный возбужденный член.

Затем они заговорили о Кларе. Они назвали ее важной

слонихой, считающей своей обязанностью одарить каждого

благодеянием. Объектом ее внимания в данный момент был нагваль

Исидоро Балтасар, и она собиралась преподнести ему свое

обнаженное тело. Не для того, чтобы отдаваться, а лишь только

чтобы демонстрировать: один раз утром и один раз в сумерках.

Она была убеждена, что таким образом познает сексуальную удаль

молодого нагваля.

Дальше речь пошла о Зулейке. Они сказали, что у нее мания

считать себя святой, девой Марией. Ее так называемая духовность

-- не что иное, как безумие. Время от времени разум покидает ее

и, когда бы ни случился такой припадок помешательства, она

начинает мыть весь дом снизу доверху, даже камни в патио и на

поляне.

Затем настала очередь Хермелинды. Ее изобразили как очень

рассудительную, очень правильную -- настоящую представительницу

средних классов. Как и Нелида, она спустя столько лет не могла

удержаться от стремления быть идеальной женщиной и безупречной

домохозяйкой. Хотя она совсем не умела готовить и шить,

занимать гостей беседой или игрой на фортепиано, она хотела, --

говорили они смеясь, -- чтобы ее считали образцом

женственности, как Нелида хотела выглядеть капризной и озорной.

-- Если хотя бы две из них объединят свои способности, --

заметил чей-то голос, -- то получится женщина, идеальная для

своего господина: безукоризненная на кухне или в гостиной,

одетая в передник или вечернее платье, и безупречная в спальне,

задирающая юбку, когда бы хозяин ни захотел этого.

Когда наступила тишина, я бегом вернулась в дом, в свою

комнату и бросилась в гамак. Однако, сколько ни пыталась,

заснуть больше не смогла. Мне казалось, будто какая-то защитная

оболочка вокруг меня разорвалась, уничтожив все наслаждение,

все очарование пребывания в доме магов. Мне оставалось лишь

думать о том, что вместо того, чтобы наслаждаться жизнью в

Лос-Анжелесе, я проторчала здесь, в Соноре, в компании выживших

из ума старух, занятых только болтовней.

Я пришла сюда за советом. Но на меня не обращали внимания,

принудив к обществу дряхлого старика, которого я к тому же

считала женщиной. К тому времени, когда мы со смотрителем сели

завтракать, я привела себя в такое состояние праведного гнева,

что не могла проглотить ни кусочка.

-- Что случилось? -- спросил старик, внимательно глядя на