Виталий Фил

Без ИМЕНИ

Ярре дорабатывал очередную игровую систему.

Я заглянул в зеркало, ляпнул какую-то несуразицу про плакат на стене и собрался уходить. В дверь постучали - звонка Ярре не заводил. За дверью оказался Рамиль, и мы вместе отправились на остановку.

В переходе… как-то необычно горчило.

Если ничего с этим не делать, то это - форменное безумие. Осознавать, что обладаешь безумием намного приятней, чем помнить правду.

А если это и безумие, то совершенно добровольное, а значит и не заслуживающее никакой жалости. Но это важно - обладать тем, чего не дано понять другим. Это поднимает тебя в первую очередь в своих собственных глазах.

Ведь мир вокруг, вся твоя жизнь… она выглядят как нечто, происходящее не по-настоящему, а как бы на экране монитора, стоящего перед тобой.

Там, вне этого экрана - твоя настоящая жизнь и важные дела. Ты рассеянно смотришь на экран, устав дожидаться того момента, когда тебя оставят в покое, и ты, наконец, сможешь вернуться к тому, что отложил. И ты обречён на бесконечные мучительные попытки бросить изрядно надоевшее занятие. Но к этому экрану ты прикован. В надежде на избавление. Так будет, пока ты будешь воспринимать мир, как нечто вне тебя.

Принять его?

Избавиться от никчёмных мук?

Это можно остановить либо щелчком выключателя, либо нажатием курка.

Если для спокойной жизни в согласии с самим собой тебе нужна своя философия, описывающая и обуславливающая предпосылки твоего счастья, почему бы и нет? И, в конце концов, какая разница? Все пути ведут в никуда. Каждый следует сугубо своим путём. Поэтому никто, я повторюсь, никто не может определить, каков именно твой путь. Не каждый сам может сказать, каков путь его собственный. Так, какая же разница, через что именно ты придёшь к своему счастью?

Ну и не говори, могли бы вы мне ответить. Пожалуй, вы правы. Смысла в этом маловато.

Так всегда происходит, когда очень хочется сделать что-то важное и значимое, но тебе нечего сказать миру. Пусто в моей голове. Даже привычные тараканы покинули свою обитель. Это называется: я повзрослел… раньше, по крайней мере… нет. Тоже не то.

'Ах, оставьте, сударь…' любила говорить одна моя знакомая. Имя её вам все равно ничего не скажет.

Такое ощущение, что все эти годы прожил зря. Это похоже на пробуждение после долгого сна: вот, вроде столько жил, страдал, искал, и так далее и так далее. А потом тебе говорят, что всё это было напрасно. Что это только мои иллюзии и нежелание принимать себя и мир вокруг таким, какой он есть. Понимаю сам:столько жил в своём искусственном, иллюзорном, рафинированном мире. А теперь?

Всё это не стоит того, чтоб читать. Могилу прошу украсить венками из винчестерных шлейфов, цветами, клавиатурами и мышками.

Надпись на небе: не прислоняться!

Примирение произошло туманным дождливым утром, когда так хочется, завернувшись во что-нибудь тёплое и мягкое, сидеть в удобном кресле у окна и читать любимую книгу. Я это всё хорошо помню.

Мы так долго воевали. Это была битва без победителей и побеждённых. Перепробовав все виды оружия, я прибегнул к хитрости, и решил приручить своего злейшего врага. Не сразу, но мне удалось и это.

Когда я понял, что она больше не представляет для меня никакой опасности, я решил, что пришло время поставить точку. Отложив книгу, я достал револьвер, навёл его на клыкастую морду и взвёл курок.

Она ела из моих рук, встречала меня, доверчиво виляя хвостом. Она охраняла мой покой долгими дождливыми вечерами. Когда я сидел с книгой в своём любимом кресле, она устраивалась рядом, положив свою уродливую голову у моих ног. Она знала меня и мои привычки лучше меня самого…

Я не выстрелил. И уже точно не выстрелю. Никогда.

После прочтения трудов Карлоса Кастанеды моя картина мира разъехалась по швам. Настоящее понимание сути прочитанного пришло, конечно, несколько позднее, но свои важные выводы я сделал: не окружающий мир обуславливает наше сознание, обыденное восприятие – суть…

…в конечном счете, всё, когда-либо написанное на бумаге, является лишь продолжением одной-единственной точки, предшествовавшей всему, когда либо написанному на бумаге…

Но так было не долго.

'Скажи мне, кто твой Бог, и я скажу, кто я…'

Я подошел к массивной двери и потянул за вентиль запорного механизма. Дверь была заперта изнутри. Тогда я ухватился за вентиль обеими руками и…

Конечно, втайне он надеялся, что его странствия по кругам рукотворного ада подходят к концу. Он не был наивен. Он просто надеялся, пробив очередную стену, обнаружить там что угодно, кроме другой такой же стены