Виталий Фил

Без ИМЕНИ

парь мозги автору этой книжки. Ты бы знал, как много это для меня значит!

Я люблю эту жизнь

За её простоту,

За бессмысленность

И за жестокость.

Среди сотен возможных

Я выбрал одну…

А вокруг столько

Выборов ложных.

Когда у меня хорошее настроение, я признаюсь миру в любви. Когда мрачное – пинаю мусорные баки и сочиняю депрессивные стихи. Я ругаюсь матом, когда роняю на ногу молоток (а то и просто так). Я пью, когда сильно нервничаю или отмечаю чьё-то день рожденье. Я рассказываю похабные анекдоты и рисую на стенах в подъезде носатые физиономии. Я не всегда доволен собой и людьми. Я не люблю всех и каждого безусловно и самозабвенно. У меня бывают черные полосы и неудачи. Но меж всего этого я остаюсь тем, кто я есть – самим собой.

Безупречность – удел богов и святых. Нам будет скучно в раю. Мы с тобой ходим по земле.

'Стучите, и вам откроют'. И открывайте, когда вам стучат.

Любимая, я был в твоём храме… Там окна с решётками. Я стучал, но меня не пустили без пропуска. Возможно, так надо. Возможно, я чего-то не до конца понял. Но, если честно, то я думаю, что ты – полная дура.

Душа мне не чужая, даже если я и сам её придумал.

Я простился с ней. Похоже на то. Прощай, моя химера. Не скажу, что нам было особо радостно вместе. Мазохизм – не моя стезя. Всё равно, я благодарен тебе, мой враг, а как оказалось на самом деле – мой лучший друг и преданный учитель.

Кто был откровенно жесток

На этом пути.

Иль спокоен и стоек.

В морге на всех хватит коек!

Сдохший как ты,

Любви вовсе не стоит,

Кто за неё

Себя мучить позволит.

Ехать и думать: неужели это всё происходит не с кем-то другим, а со мной? И это не кто-то чуждый и посторонний, а подозрительно знакомый думает о том, что это вижу не кто-то еще, а я сам.

Комната дышала вместе со своим владельцем о вечном, тёплом, разном и остром.

Я печален.

Я просто хотел быть рядом, а получилось, конечно, совсем по-другому. Мне было грустно, но я понимал суть происходящего. Мир, эта наша реальность такова, какой мы сами её создаём своим намерением и поступками. Мне грустно и больно, но… Что я могу еще сделать?

Выход есть всегда, но это не излечит печаль. Знать в чём дело и идти, не морщась, наступая на переломанные ноги – такое не под силу каждому. Не мне, во всяком случае.

Что я еще могу сделать? Что могу сделать для неё, той, которая во мне не нуждается? Оставить её в покое? Но она не просит меня об этом. Я… нужен ей, полезен, ценен? А может, ей радостно, когда я рядом. Просто вот так: рядом и всё. И ей, конечно, больше ничего не надо. Ей и так хорошо.

А мне? Что нужно мне?

И что это такое, «нечто большее»?

Так будет всегда. Я знаю природу этого чувства. Невозможно быть с кем-то. Можно лишь идти рядом. Пока ваши пути еще совпадают, можно ценить каждый момент, каждую секунду. А можно остаток жизни жалеть о прошлом и о так и не совершенном. Впрочем… Эта, наверное, самая заурядная история любви, которую тебе доводилось слышать. И всё, конечно же, могло бы быть совсем по-другому…

И, может, я кое-чему научился, но так ничего и не понял.

Коридор заканчивался тупиком. Я подёргал двери по бокам, но они по закону жанра оказались закрыты.

Дверь налево, дверь направо. Больше никаких походов. Попытки выломать ветхие на вид фанерные двери (по типу тех, что показывают в неизменно американских отелях) с треском провалились. Двери были неуязвимы даже для лома. Даже не ходили в пазах косяка. Я задумался.

Как всем известно, безвыходных ситуаций не бывает. Помню, как-то при мне одного мудреца (который как раз говорил о невозможности безвыходной ситуации) спросили, что он будет делать, если его на лесной дороге встретят разбойники и, в ожидании выкупа, посадят в яму. Мудрец ответил:

- Буду сидеть в яме.

Я сидел и смотрел на картину в резной раме, что украшала стену тупика. Будучи поглощен попытками силового разрешения ситуации, я её не заметил сразу. Холст, покрытый толстым слоем краски, скрывал самую обычную сердитую и совершенно непроницаемую стену, какие только есть в этом секторе Вселенной.

- Сим-салабим… Ой, нет, не то. Как там… Сим-сим откройся! – я чувствовал себя непередаваемо глупо, и мне начало казаться, что за мной кто-то наблюдает.