Биргит Ломборг

Зеркало ученика. Книга1 (Часть 1)

приходят к осознанию необходимости сотрудничества между собой — и наступает время великих перемен. Личность вдруг обнаруживает, что, уступив душе пальму первенства, она получает взамен... блаженство. Она это обнаруживает, но, фактически, совершенно не сознает, ибо противилась власти души так долго, что ей всегда казалось вполне очевидным, что, едва она отречется от своего господства и уступит пальму первенства душе, как она тут же погибнет. В сущности, подспудно она всегда сознавала, что рано или поздно душа ее все равно одолеет, что, в принципе, это неизбежно и от этого ей будет не хуже, а лучше, но поскольку стопроцентной уверенности у нее не было, то она предпочитала жить по-старинке: всегда знаешь, что у тебя есть, но никогда не знаешь, что у тебя будет. И хотя подспудно она всегда знала, что имеющееся у нее хорошим никак не назовешь, однако кто знает, не будет ли ожидаемое еще хуже? Поэтому она прочно держалась за свою власть, держалась из чувства страха, который всегда возникает там, где нам недостает знаний.

Знание — Просвещение. Знание — Свет. Знание — наша цель, восходя к которой, мы тем самым поднимаемся к Свету. После Второго Посвящения, когда всякий страх исчезнет, а взор наш прояснится, мы увидим этот Свет, который, подобно пламени, будет лучиться в нас и из нас. Этот Свет, эта Чистота непрерывно будут шириться и расти, захватывая все новые сферы и области, и в конце концов личность созреет для понимания того, что ее время прошло и пора прекратить это бессмысленное сопротивление. Хотя после Второго Посвящения всякий страх исчезает, иллюзии, тем не менее, остаются, и личность поэтому пребывает в раздумье: неужели душа может выполнить эту работу лучше, чем она, и если да, то насколько лучше?

В процессе этого раздумья она все больше и больше склоняется к тому, что капитуляция — это единственно возможное и единственно правильное решение. На Пути к ней пришли новые знания и опыт, существенно изменившие все ее прежние понятия и привычки. Долгим был ее путь к познанию того, что годы ее владычества не увенчались ни гармонией, ни счастьем, скорее наоборот: подавленностью и страхом. И долгое время этот страх перед неизвестностью, питаемый необходимостью передачи власти душе, был столь велик, что этот ужас перед неизведанным лишь подстегивал ее и заставлял бросать все силы на то, чтобы укреплять свои державные позиции. Отсюда — вся та колоссальная внутренняя борьба и все те внутренние проблемы, которыми постоянно обременен ученик.

Только после Второго Посвящения личность понемногу начнет осознавать, сколь, в сущности, глупо она себя вела и сколь неразумно поступала, изо всех сил цепляясь за старые повадки, привычки и комплексы, которые так и не принесли ей желанной свободы. Она сознательно программировала свою жизнь так, чтобы уйти от ответственности за все неблаговидные поступки, которые она планировала и совершала, старательно перекладывая всю свою вину на подходящего козла отпущения, ибо так было легче, так было удобней. Она никогда не задавалась вопросом о смысле всего творимого ею, да и зачем, коли так было, так есть, и не нам об этом судить.

Только теперь она начинает понимать, сколь ленива она была и как боялась тех преобразований, которых не понимала. Все, чего она не понимала, было, с ее точки зрения, чем-то плохим или неприятным. Отсюда — установка на то, чтобы противиться этому изо всех сил; поэтому, когда мы совершали что-либо дурное или безнравственное и нам требовалось выгородить себя, мы не задумываясь прибегали к старому, проверенному способу: лучшая защита — это нападение. В процессе многих предшествующих жизней личность не раз убеждалась на собственном опыте, что самый легкий и эффективный способ обезоружить своего противника — это не дать ему высказать обидные для нас упреки, а первыми нанести ему удар. Вопрос сводился лишь к тому, чтобы по-возможности быстрей нащупать его слабое место и нанести удар именно туда, после чего все упреки сами собой застревали у него в горле, и он оказывался полностью обезоруженным и выведенным из строя.

Подобная стратегия неизменно себя оправдывала, поэтому личность здраво рассудила, что это для нее вполне приемлемый, легкий и удобный способ, который моментально избавляет от критики, упреков, скандала и тому подобного. Вряд ли стоит повторять, что этот метод был скорее методом ухода от ответственности. Однако правомерность подобного утверждения личность начала признавать лишь теперь, когда ее страх рассеялся, а ментальное тело налилось силой и окрепло настолько, что функционирует