Платон

Ф е д о н

головою выше, то никаких сомнений это у меня не вызывало. И

два коня рядом - тоже. Или еще нагляднее: десять мне казалось больше

восьми потому, что к восьми прибавляется два, а вещь в два локтя длиннее

вещи в один локоть потому, что превосходит ее на половину собственной

длины.

- Ну, хорошо, а что ты думаешь обо всем этом теперь? - спросил Кебет.

- Теперь, клянусь Зевсом, - сказал Сократ, - я далек от мысли, будто

знаю причину хотя бы одной из этих вещей. Я не решаюсь судить даже

тогда, когда к единице прибавляют единицу, - то ли единица, к которой

прибавили другую, стала двумя, то ли прибавляемая единица и та, к

которой прибавляют, вместе становятся двумя через прибавление одной к

другой. Пока каждая из них была отдельно от другой, каждая оставалась

единицей и двух тогда не существовало, но вот они сблизились, и я

спрашиваю себя: в этом ли именно причина возникновения двух - в том,

что произошла встреча, вызванная взаимным сближением? И если кто

разделяет единицу, я не могу больше верить, что двойка появляется именно

по этой причине - через разделение, ибо тогда причина будет как раз про-

тивоположной причине образования двух: только что мы утверждали,

будто единицы взаимно сближаются и прибавляются одна к другой, а

теперь говорим, что одна от другой отделяется и отнимается! И я не могу

уверить себя, будто понимаю, почему и как возникает единица или что бы

то ни было иное - почему оно возникает, гибнет или существует. Короче

говоря, этот способ исследования мне решительно не нравится, и я

выбираю себе наугад другой.

Но однажды мне кто-то рассказал, как он вычитал в книге

Анаксагора, что всему в мире сообщает порядок и всему служит причиной

Ум; и эта причина мне пришлась по душе, я подумал, что это прекрасный

выход из затруднений, если всему причина - Ум. Я решил, что если так, то

Ум-устроитель должен устраивать все наилучшим образом и всякую вещь

помещать там, где ей всего лучше находиться. И если кто желает отыскать

причину, по которой что-либо рождается, гибнет или существует, ему

следует выяснить, как лучше всего этой вещи существовать, действовать

или самой испытывать какое-либо воздействие. Исходя из этого

рассуждения, человеку не нужно исследовать ни в себе, ни в окружающем

ничего иного, кроме самого лучшего и самого совершенного. Конечно, он

непременно должен знать и худшее, ибо знание лучшего и знание худшего

- это одно и то же знание. Рассудивши так, я с удовольствием думал, что

нашел в Анаксагоре учителя, который откроет мне причину бытия,

доступную моему разуму, и прежде всего расскажет, плоская ли Земля или

круглая, а рассказавши, объяснит необходимую причину - сошлется на

самое лучшее, утверждая, что Земле лучше всего быть именно такой, а не

какой-нибудь еще. И если он скажет, что Земля находится в центре [мира],

объяснит, почему ей лучше быть в центре. Если он откроет мне все это,

думал я, я готов не искать причины иного рода. Да, я был готов спросить у

него таким же образом о Солнце, Луне и звездах - о скорости их движения

относительно друг друга, об их поворотах и обо всем остальном, что с

ними происходит: каким способом каждое из них действует само или

подвергается воздействию. Я ни на миг не допускал мысли, что, назвавши

их устроителем Ум, Анаксагор может ввести еще какую-то причину

помимо той, что им лучше всего быть в таком положении, в каком они и

находятся. Я полагал, что, определив причину каждого из них и всех

вместе, он затем объяснит, что всего лучше для каждого и в чем их общее

благо. И эту свою надежду я не отдал бы ни за что! С величайшим рвением

принялся я за книги Анаксагора, чтобы поскорее их прочесть и поскорее

узнать, что же всего лучше и что хуже.

Но с вершины изумительной этой надежды, друг Кебет, я стремглав

полетел вниз, когда, продолжая читать, увидел, что Ум у него остается

без всякого применения и что порядок вещей вообще не возводится ни к

каким причинам, но приписывается - совершенно нелепо - воздуху,

эфиру, воде и многому иному. На мой взгляд, это все равно, как если бы

кто сперва объявил, что всеми своими действиями Сократ обязан Уму, а

потом, принявшись объяснять причины каждого из них в отдельности,

сказал: 'Сократ сейчас сидит здесь потому, что его тело состоит из

костей и сухожилий и кости твердые и отделены одна от другой

сочленениями, а сухожилия могут натягиваться и расслабляться и окру-