Всеслав Соло

Скоморох или Начало Магии (Часть 1)

и малое фойе, касса, гардероб, зрительный зал на двести

мест и туалеты; на втором -- кинопроекционная, две подсобных

комнаты для работы со зрителем и библиотека бетонного завода,

что расположен неподалеку. В библиотеке с десяток тысяч

довольно потрепанных и пыльных книг, ее посещают в основном

дети и старики. А вот маленькую, с бегающими колючими глазами

библиотекаршу часто посещает подруга, лет на двадцать младше

Если какому-нибудь пытливому кинорежиссеру или

киносценаристу захотелось бы узнать об истинной популярности

своего фильма в провинциальном, так сказать, масштабе, то ему

лучше всего было бы посетить мой кинотеатр, разумеется, после

того, как его фильм откатается на центральных экранах города и

наконец начнет демонстрироваться у меня, а это -- через

три-четыре месяца. Как правило, если это плохой фильм, то на

сеансах -- одни завсегдатаи: наркоманы, проститутки, пьяницы,

бездельники и просто хулиганы. Хороший фильм, -- аншлаг в

зрительном зале и начальствующие и подхалимные голоса из трубки

телефона на моем рабочем столе по поводу билетиков.

В штате кинотеатра два киномеханика: один -- я, бывало,

заставал его врасплох, -- прильнет к какой-нибудь двери ухом

или выглядывает из-за какого-нибудь угла, -- лысый, уступчивый

и молчаливый; другой -- руки в брюки, в надменных поворотах

лица, со змеиной улыбкой на губах. Первый во время сеанса

всегда в кинопроекционной. Второй -- бродит из угла в угол по

этажам, коридорам и фойе или околачивается в зрительном зале:

глазеет на экран, укоряет в чем-то контролера, или напарника

Кирилыча, любителя выпить. Самого же зовут Палыч, надсмотрщик,

как я его окрестил про себя. В штате две уборщицы -- обе

пожилые женщины, очень уважающие меня: Марина Ивановна --

веселая, поджарая, невысокого роста, с озорными шутками и

народными присказками, в молодости -- участница художественной

самодеятельности. Лидия Ивановна -- отзывчивая, говорливая и до

слез чувствительная ко всему и ко всем вокруг, еще скажу о

контролере, а точнее, о контролерах. По штатному расписанию у

меня муж и жена: мужиковатая, разворотливая баба и муж --

длинный и худой, с широким размахом плеч, с отвисшими губами, с

виду тихий и улыбчивый, официально похаживает на чай к

библиотекарше на правах ее кума...

Библиотекарь, Зоя Карловна, вообще-то со странностями: то

задумчивая и заикающаяся, сладострастно сглатывающая слюну, то

заботливая и предусмотрительная, угощающая чаем, а то в упор,

быстро и ловко, а иногда просто стремительно выпроваживающая

меня, случайно зашедшего в библиотеку, обратно в коридор,

ссылаясь при этом на рабочую занятость или на то, что ей,

дескать, именно сейчас 'очень необходимо поговорить с одним

человеком', с человеком, тихо сидящим в тот момент, как я не

раз тайком замечал, в складском помещении библиотеки.

С парадного входа мой кинотеатр выглядит довольно

монументально: во весь его двухэтажный рост -- четыре круглых

колонны из мрамора грязно-зеленого цвета. По обеим сторонам

здания, на протяжении всего зрительного зала, протянулись

длинные, коридорообразные беседки, тоже с колоннами, которые

заросли сплошной стеной дикого винограда. Фонари в беседках

вечно разбиты, и после ночного сеанса, проходя в сторону

троллейбусной остановки поодаль от зарослей винограда, часто

можно услышать: позвякивание бутылок или мужской надсадный

шепот и судорожные вскрики какой-нибудь бабы, словно некий

садист, больно и настойчиво, всаживает свой увесистый кулак в

живот ей, под дых! Баба вскрикивает, а он, не обращая внимания,

безжалостно ритмично продолжает 'бить' ей в живот под дых.

Юра! Я заканчиваю свое письмо. О том, как живу вне работы

и чем занимаюсь в свободное время, я расскажу в следующий раз,

но эта весточка тебе от меня будет уже запечатана в другом

конверте.

Обязательно отвечай, пиши о себе, я заинтересованно жду!

Всего тебе доброго, до свидания!

С уважением, -- Сергей Истина, твой друг'.

Катастрофа

Я находился в своем рабочем кабинете. Тишине не

сиделось на месте: она поскрипывала ножками стула,

отшаркивалась от моих подошв и деловито шелестела бумагами.

Запечатанное письмо в Москву я отложил в сторону. Солнечный