Всеслав Соло

Скоморох или Начало Магии (Часть 1)

улыбнулась, и это сразу

же разозлило меня! Но усилием воли, коей у меня иногда хватало,

я погасил свое раздражение.

-- Магом... -- медленно, как бы обдумывая, проговорил

Иван. -- Но это же головастики! -- сказал он. -- Не правда ль,

Ань?

-- Дело в том, что Сергей сам еще не знает, что он хочет,

-- пояснила Аня. -- Ты его, Ваня, возьми к себе, сделай из него

человека.

Вошел Корщиков.

-- А! Вся нечистая сила собралась, -- сказал они

поздаровался за руку с Иваном.

Я насторожился. Фраза 'нечистая сила' меня смутила, но,

все-таки, я не придал ей особого внимания, ведь открывалась

перспектива, что мною займутся, а это сильно привлекало!

Где-то через полчаса я и Иван, вместе, шагали по ледяному

тротуару, присыпанному песком, в сторону Центрального рынка.

Конечно же, можно было бы проехать и на трамвае, но нам

необходимо было переговорить. И мы, на скором ходу, весьма

деловито беседовали. Иван оказался неплохим парнем, посоветовал

мне походить позаниматься, как он выразился, 'своим телом', к

одному человеку, по фамилии Долланский.

-- Он больше двадцати лет в городе ведет преподавание

своей системы, -- осведомил меня Иван о Долланском, -- он ни о

чем не знает и не догадывается. Мы, -- протянул Иван

многозначительно, -- часто используем Долланского для

восстановления своих людей. Тебе надо укрепить здоровье!

Предстоит нелегкая работа. Впереди много проблем! -- и Иван

черкнул записку, адресованную Долланскому по поводу меня.

Я принял ее с благодарностью. Еще бы! Меня катастрофически

замучили ангины и прочие простуды, силы мои таяли, нервы

находились на пределе. И вообще, я усердно вникал во все, что

говорил мой новый знакомый, человек, который как я понимал с

тайной гордостью, мой учитель...

-- Я потребую от тебя полного послушания! -- неожиданно

заявил мне Иван.

-- И в какой форме это послушание будет выражаться? --

озабоченно поинтересовался я.

-- Делать все, что я буду тебе говорить! Даже если я тебе

прикажу прыгнуть под машину! -- Мы переглянулись. -- Только

безоговорочное послушание! -- прибавил Иван внушительно. Он

словно предупредил меня о дурных последствиях.

Мне это было тяжело принять, да что там принять, я,

конечно же, никогда на свете не прыгну под машину, кто бы мне

это ни посоветовал или ни приказал!

-- Я согласен, -- сказал я Ивану 'В крайнем случае, --

опрометчиво подумал я, -- всегда можно будет отойти в

сторону!'.

На прощание Иван оставил мне свой домашний телефон.

Система Долланского

К Долланскому я направился вместе с Викой. Мы вышли из

автобуса на Комсомольской площади. Как меня предупредили,

занятия являлись неофициальными. Мы устремились отыскивать в

районе частного сектора заветный конспиративный дом. Еще не

было и шести часов, а на улице уже сгущалось и темнело

фиолетовое пространство.

Я твердо шел и курил, я знал, зачем я иду. Вика семенила

рядом, она постоянно поскальзывалась и потому придерживалась за

мою руку.

-- Ой мамочка!.. Ой, Господи!.. Ой, Сережа, держи, держи

меня!.. -- выкрикивала она, и я ловил ее на руки, обласкивал, и

мы снова шли дальше.

В довольно сухом тексте записки, которую написал мне Иван

в качестве сопровождения, содержалась не только рекомендация

Долланскому человека по имени Сергей Истина, но и была, в самом

конце, коротенькая приписка: разрешалось мне взять с собою, для

поддержания компании, одного хорошо знакомого мне человека, и

не более!

Вскоре черные пунктиры ледяных катков, по которым с

разбега прокатывалась Вика, увлекая меня под руку за собою,

привели нас к дому 105. Я навалился плечом на деревянную

калитку, и мне удалось сдвинуть ее внутрь. Мы с Викой оказались

в довольно узеньком дворе: в самом конце его желтело

электрическим светом небольшое окошко, оно горело среди

посмуглевшей фиолетовой тишины вечера...

Гуськом, по вытоптанной в снеге, затвердевшей на морозе

тропинке, по одну сторону которой белели высокие сугробы, а по

другую протягивался одноэтажный кирпичный дом, я и Вика прошли

к окошку и заглянули.

За самодельным деревянным столом у окна сидел мужчина лет

пятидесяти, с крупными, пушистыми бровями, крохотными глазками,

совершенно лысый. Он что-то вычерчивал на бумаге, разложенной