Карлос Кастанеда

Сила безмолвия (Часть 1)

однако, глаза людей сфокусированы на мире, выискивая пищу...

Выискивая убежище... Он подтолкнул меня.

- Выискивая любовь, - добавил он, и громко захохотал.

Дон Хуан постоянно дразнил меня 'выискиванием любви'. Он все не мог

забыть наивный ответ, который я дал ему, когда он спросил меня, чего же я

действительно ищу в жизни. Он подводил меня к признанию того, что я не

имею ясной цели, и буквально завыл от смеха, когда я сказал, что ищу

любовь.

- Хороший охотник гипнотизирует свою жертву глазами, - продолжил он.

- своим взглядом он передвигает точку сборки своей жертвы, и все же его

глаза обращены на мир в поисках пищи.

Я спросил его, могут ли маги гипнотизировать людей своим взглядом. Он

тихо хохотнул и сказал, что на самом деле я хочу знать, могу ли я

гипнотизировать своим взглядом женщин, несмотря на то, что мои глаза уже

сфокусированы на мире в поисках любви. Он добавил уже серьезно, что

предохранительным клапаном магов было то, что со временем их глаза

действительно фокусируются на 'намерении', и их больше не интересует их

гипнотическое воздействие на других людей.

- Но магам, чтобы использовать блеск своих глаз для передвижения

своей точки сборки или кого-либо еще, - продолжал он. - необходимо быть

безжалостными. Вот поэтому они и знакомятся с той особой позицией точки

сборки, которая называется местом отсутствия жалости. Это особенно верно

для нагвалей.

Он сказал, что каждый нагваль развивает специфический сорт

безжалостности наедине с самим собой. Он взял для примера мой случай и

сказал, что благодаря моей неустойчивой естественной конфигурации, я

представляюсь для видящих не как сфера светимости, составленная из четырех

шаров, вдавленных друг в друга - обычная структура нагваля, - а как сфера,

составленная только из трех сжатых шаров. Эта конфигурация автоматически

скрывает мою безжалостность за маской индульгирования и неряшливости.

- Нагвали всегда вводят в заблуждение, - сказал дон Хуан. - они

производят впечатление того, что являются не теми, причем делают это так

совершенно, что все, включая тех, кто хорошо знает их, верят в их

маскарад.

- Я действительно не понимаю, неужели ты хочешь сказать, что я

маскируюсь, дон Хуан? - запротестовал я.

- Ты выдаешь себя за индульгированного, расслабленного человека, -

сказал он. - ты создаешь впечатление щедрого добряка с огромным

состраданием. И все уверены в твоей искренности. Они могут даже

поклясться, что ты действительно такой.

- Но я действительно такой!

Дон Хуан скорчился от смеха.

Направление беседы приняло оборот, который был мне не по душе. Я

хотел двигаться только прямо, я ему возразил, что искренен во всех своих

поступках. Я требовал, чтобы он дал мне пример моей инаковости. Он сказал,

что я насильственно подсовываю людям свою неоправданную щедрость, давая им

доказательство моей непринужденности и открытости. Я возразил, что быть

открытым - черта моей натуры. Он засмеялся и ответил, что если это так, то

почему я всегда требую, правда, не выражая этого вслух, чтобы люди, с

которыми я имею дело, осознавали, что я обманываю себя. Доказательством

служит то, что когда им не удается осознать мою маску, и они принимают мою

псевдо-слабость за чистую монету, я обрушиваю им на голову свою холодную

безжалостность, которую пытаюсь замаскировать.

Его замечание вызвало во мне чувство отчаяния, так как я был не

согласен с ним. Но я молчал. Я не пытался доказать ему, что я обижен. И

просто не знал, что делать, когда он встал и пошел прочь. Я остановил его,

схватив за рукав. Это было незапланированное движение какой-то части меня,

это она пугала меня и заставляла его смеяться. Он снова сел, изобразив на

лице чувство удивления.

- Мне не хочется показаться грубым, - сказал я, - но я должен узнать

об этом больше, хотя это и расстраивает меня.

- Заставь свою точку сборки двигаться, - посоветовал он. - мы уже

говорили о безжалостности раньше. Ну вспоминай же!

Он смотрел на меня с искренним ожиданием, хотя и видел, что я ничего

не могу вспомнить. Он снова заговорил об образах безжалостности нагвалей.

Он сказал, что его собственный метод состоит в том, чтобы подвергать людей

порывам принуждения и отрицания, скрываемым за обаянием понимания и

рассудительности.