Говард Ф.Лавкрафт

Тварь на пороге

и ровнее. Вот тогда я и подумал, что он

кандидат в психиатрическую лечебницу, но не мне его туда отправлять.

Возможно, время и свобода от Асенат окажут на него благотворное воздействие.

Я понимал, что ему уж ни за что не захочется вновь погрузиться в мрачные

пучины оккультной мудрости.

Потом я тебе расскажу больше теперь мне нужен отдых. Я расскажу тебе о

несказанных ужасах, в которые она меня ввергала, кое-что о стародавних

кошмарах, что и поныне прячутся в потаенных уголках мира под

покровительством чудовищных жрецов, поддерживающих в них жизнь и хранящих

знание о них. Некоторым людям ведомы такие вещи о мироздании, какие смертные

знать не должны, и они способны проделывать то, что никому не следует

делать. Я завяз в этом по уши, но теперь хватит. Будь я хранителем

библиотеки Мискатоникского университета, я бы спалил и проклятый

Necronomicon , и все прочие книги.

Но теперь ей до меня не добраться. Я должен поскорее съехать из этого

проклятого дома. И я уверен, что если мне понадобится помощь, ты мне

поможешь. Ну, в том, что касается ее дьявольских слуг и еще если люди начнут

интересоваться исчезновением Асенат... Понимаешь, я же не могу им сказать,

куда она уехала... К тому же есть еще сообщества оккультистов, разные секты,

понимаешь... которые могут не так истолковать наш разрыв... У многих из них

просто чудовищные взгляды и методы. Я знаю, если что-то случится, ты будешь

рядом со мной. Даже если мне придется рассказать тебе нечто совершенно

жуткое...

В ту ночь я оставил Эдварда ночевать в одной из гостевых комнат, а

утром он, похоже, уже совсем успокоился. Мы обсудили с ним некоторые детали

его будущего переезда в фамильный особняк Дерби, и я надеялся, что он не

теряя времени изменит свой образ жизни. На следующий вечер он не пришел, но

в последующие недели мы виделись довольно часто, правда, старались не

касаться малоприятных и странных тем, и в основном обсуждали предстоящий

ремонт в старинном доме Дерби и путешествия, в которые Эдвард обещал

отправиться летом вместе со мной и моим сыном.

Об Асенат мы практически не упоминали, ибо я видел, что эта тема

действовала на него чересчур угнетающе. Слухов же в городе, конечно, было

предостаточно, но это было и неудивительно учитывая странные происшествия в

старом крауниншилдовском особняке. Мне, правда, не понравилось то, о чем

как-то, не в меру разоткровенничавшись, проговорился в Мискатоникском клубе

банкир Дерби о чеках, которые Эдвард регулярно посылал неким Моисею и

Абигайл Сарджент и некоей Юнис Бабсон в Инсмут. Похоже было, что мерзкие

слуги тянули из него выкуп хотя он и не упоминал об этом в беседах со мной.

Я с нетерпением ждал прихода лета пору каникул моего сына, студента

Гарварда, чтобы нам вместе с Эдвардом отправиться в Европу. Но я замечал,

что он поправлялся не столь быстро, как мне бы того хотелось, ибо в его

временами случавшихся приступах оживления и веселости проскальзывало что-то

истерическое, а вот подавленность и депрессия охватывали его все чаще.

Ремонт в старом особняке Дерби был закончен к декабрю, но Эдвард все

оттягивал свой переезд. Хотя он терпеть не мог крауниншилдовского дома и

явно его страшился, он в то же время был точно порабощен им. Очевидно, ему

все никак не удавалось собраться с духом и начать укладывать вещи, и он

придумывал любой предлог, лишь бы оттянуть этот момент. Когда же я ему об

этом прямо сказал, он вдруг без видимой причины перепугался. Старый

дворецкий его отца он вернулся в дом вместе с прежними слугами сообщил мне

однажды, что его крайне изумляют бесцельные блуждания Эдварда по дому и

особенно частые посещения погреба. Я поинтересовался, не пишет ли ему Асенат

угрожающие письма, но дворецкий сказал, что от нее нет никаких известий.

Однажды вечером накануне Рождества, зайдя ко мне в гости, Дерби вдруг

совсем расклеился. Я осторожно подводил нашу беседу к совместному

путешествию будущим летом, как он вдруг завизжал и буквально выпрыгнул из

кресла с выражением неописуемого и неконтролируемого ужаса на лице им

овладел такой панический страх, какой, наверное, могли бы внушить

здравомыслящему смертному лишь разверзшиеся недра преисподней.

Мой мозг! Мой мозг! Боже, Дэн как давит! откуда-то извне стучится,