Карлос Кастанеда

Сказка о силе (Часть 2)

сказать, чем

именно будет это обещание для каждого из вас.

Солнце почти село. Светло-оранжевая окраска на далеких северных горах

потемнела. Пейзаж давал мне ощущение выметенного ветром одинокого мира.

- Вы узнали, что законом воина является быть смиренным и эффективным, -

сказал дон Хенаро, и его голос заставил меня подпрыгнуть. - вы научились

действовать, не ожидая ничего в награду. Теперь я скажу вам, что для того,

чтобы выстоять то, что лежит за границами этого дня, вам понадобится ваша

абсолютная выносливость.

Я испытал потрясение в своем животе. Паблито начал тихонько дрожать.

- Воин должен быть всегда готовым, - сказал он. - судьба всех нас здесь

состояла в том, чтобы знать, что мы являемся пленниками силы. Никто не может

сказать, почему именно мы. Но какая великая удача!

Дон Хенаро перестал говорить и опустил голову, как бы утомившись. В

первый раз я услышал, чтобы он говорил подобными словами.

- Здесь принято, чтобы воин попрощался со всеми присутствующими и со

всем тем, кого он оставляет позади себя, - сказал дон Хуан. - он должен

сделать это своими собственными словами и громко так, чтобы его голос всегда

оставался на этом месте силы.

Дон Хуан своим голосом ввел еще одно измерение в мое состояние в данный

момент. Наш разговор в машине стал еще более обостренным. Как прав он был,

когда сказал, что умиротворенность окружающего нас пейзажа была только

миражем, и что объяснение магов наносит такой удар, который никто не

способен парировать. Я слышал объяснение магов, и я испытал его основные

моменты, и теперь я находился тут, более обнаженным и более беспомощным, чем

за всю свою жизнь. Ничто из того, что я когда-либо сделал, ничто из того,

что я когда-либо воображал не могло сравниться с болью и одиночеством этого

момента.

Объяснение магов содрало с меня даже мой разум. Дон Хуан опять был

прав, когда говорил, что воин не может избежать боли и печали, а избегает

только индульгирования в них. В этот момент моя печаль не вмещалась ни в

какие рамки. Я не мог вынести прощания с теми, кто разделял со мной повороты

моей судьбы. Я сказал дону Хуану и дону Хенаро, что я обещал одному человеку

умереть вместе, и что мой дух не может вынести того, что остается один.

- Мы совершенно одиноки, Карлитос, - сказал дон Хенаро мягко. - это

наше условие.

Я ощутил в своем горле боль своей привязанности к жизни и к тем, кто

был близок мне. Я не хотел прощаться с ними.

- Мы одиноки, - сказал дон Хуан. - но умереть одному - это не значит

умереть в одиночестве.

Его голос звучал приглушенно и сухо, как покашливание. Паблито тихо

плакал. Затем он поднялся и заговорил. Это не было набором слов или

исповедью. Чистым голосом поблагодарил он дона Хуана и дона Хенаро за их

доброту. Он повернулся к Нестору и поблагодарил его за то, что тот дал ему

возможность заботиться о нем. Он вытер свои глаза рукавом.

- Что за прекрасная штука было быть в этом прекрасном мире! В это

чудесное время! - воскликнул он и вздохнул. Его настроение было

захлестывающим.

- Если я не вернусь, то я прошу вас, как о высшем благодеянии помочь

тем, кто делил мою судьбу, - сказал он дону Хенаро.

Затем он повернулся к западу в направлении своего дома. Его поджарое

тело сотрясалось от слез. Он подбежал к краю утеса с вытянутыми руками, как

бы собираясь обнять кого-то. Его губы двигались, он как бы говорил тихим

голосом.

Я отвернулся. Я не хотел слышать, что говорит Паблито. Он вернулся

назад туда, где мы сидели, плюхнулся рядом со мной и повесил голову.

Я не мог сказать ничего. Но затем какая-то внешняя сила овладела мной и

заставила меня встать, и я тоже высказал свои благодарности и свою печаль.

Мы затихли снова. Северный ветер тихо посвистывая дул мне в лицо. Дон

Хуан посмотрел на меня. Я никогда не видел в его глазах столько доброты. Он

сказал мне, что воин прощается, благодаря всех тех, кто сделал ему что-то

доброе или оказал участие. И что я должен выразить свою благодарность не

только им, но также и тем, кто заботился обо мне и помогал мне на моем пути.

Я повернулся на северо-запад к Лос-Анжелесу, и вся сентиментальность

моего духа вылилась наружу. Что за очистительное облегчение было произнести

свои благодарности!

Я сел опять. Никто не смотрел на меня. - воин признает свою боль, но не