Говард Ф.Лавкрафт

Запертая комната

была как бы зажата между руслом Мискатоника и почти

вертикальными склонами Круглой горы и представляла собой темное, унылое

поселение, которое словно никогда и не выбиралось за черту 1900 года, и

будто бы именно здесь время остановило свое продвижение навстречу грядущим

столетиям. Постепенно его игривое насвистывание стало затихать и наконец

умолкло совсем. Он старался не глядеть в сторону строений, почти полностью

превратившихся в развалины. Также он избегал встречаться с любопытными

взглядами прохожих, а направился прямо к старинной церкви, в которой

располагался местный торговый центр , где, как он предполагал, его также

встретит неряшливое убранство и беспорядок, полностью гармонировавший с

видом самой деревни. Войдя в магазин, Эбнер направился прямо к прилавку и

попросил ветчину, кофе, яйца и молоко.

Хозяин даже не шелохнулся, - Вы, похоже, один из Уотелеев. А меня вы,

наверное, и не знаете, хотя я ваш кузен Тобиас. И который же из них вы

будете? - Я Эбнер, внук Лютера, - неохотно проговорил он.

Лицо Тобиаса Уотелея окаменело. - Сын Либби - той самой Либби, что

вышла замуж за кузена Иеремию... Так вы что, решили вернуться назад -

обратно к Лютеру? - Не мы, а я один, - коротко проговорил Эбнер. - И вообще,

я не вполне понимаю, о чем вы говорите. - Ну, если не понимаете, то не мне

вам об этом и рассказывать.

Тобиас Уотелей и в самом деле замолчал, не произнеся больше ни слова.

Он принес все, что заказал Эбнер, с угрюмым видом принял деньги и с плохо

скрываемой недоброжелательностью смотрел ему в спину, когда тот выходил из

магазина.

Сцена эта задела Эбнера за живое. Приветливая свежесть утра

окончательно померкла для него, хотя на безоблачном небосклоне по-прежнему

ярко сияло солнце. Он поспешно удалялся от магазина, а заодно и от

центральной улицы, стремясь поскорее вернуться в свою новую временную

обитель.

Там его, однако, поджидало новое открытие - перед домом стояла понурая

лошадь, впряженная в неимоверно ветхий фургон. Рядом с ней под деревом стоял

какой--то мальчик, а внутри фургона виднелась фигура старика с окладистой

белой бородой. Заметив приближение Эбнера, он сделал своему юному спутнику

знак рукой, чтобы тот помог ему выбраться наружу, после чего с превеликим

трудом спустился на землю и стал поджидать приближения молодого человека.

Как только Эбнер подошел к ним, мальчик без тени улыбки на лице произнес: -

Дедушка хочет с вами поговорить. - Эбнер, - проговорил старик дрожащим

голосом, и тот лишь сейчас понял, насколько древним был этот человек. - Это

мой прадедушка Зэбулон Уотелей, - пояснил мальчик.

Таким образом, перед ним стоял брат его собственного деда, Лютера

Уотелея - единственный оставшийся в живых представитель старшего поколения

рода Уотелеев. - Проходите в дом, сэр, - проговорил Эбнер, протягивая

старику руку.

Зэбулон пожал ее, после чего вся троица медленно направилась в сторону

веранды, где старик остановился около нижней ступеньки, из-под густых седых

бровей поднял на Эбнера взгляд своих темных глаз и. мягко покачал головой. -

Нет, я лучше здесь присяду, если стул найдется. - Принеси стул из кухни, -

попросил Эбнер мальчика.

Тот поднялся по лестнице и вошел в дом, тут же вернулся со стулом,

помог старику опуститься на него, после чего встал рядом с ним, пока

Зэбулон, глядя в землю под ногами, пытался успокоить разгоряченное дыхание.

Наконец он перевел взгляд на Эбнера и принялся внимательно разглядывать

его, всматриваться в каждую деталь одежды, которая, в отличие от его

собственной, была сшита отнюдь не вручную. - Зачем ты приехал, Эбнер? -

спросил он уже несколько более окрепшим голосом.

Эбнер объяснил ему все, стараясь говорить как можно проще и короче.

Зэбулон покачал головой. - Похоже на то, что ты знаешь не больше, чем

другие, а может, и того меньше. Что за человек был Лютер, одному Богу

известно. Но Лютера уже нет, и теперь тебе предстоит сделать это за него.

Скажу тебе только одно, Эбнер, и могу поклясться при этом Господом Богом,

что и сам не знаю, почему он так повел себя и зачем запер и себя самого, и

Сари, после того как она вернулась из Иннсмаута.

Знаю только одно - то, что это было что-то ужасное, страшное и дикое, а