Говард Ф.Лавкрафт

Запертая комната

читателя на реальный след всего того, что было связано с

пожизненным заточением тети Сари. Что ж, по крайней мере в этом он вполне

преуспел.

Следующая запись вновь касалась таинственного Р.:

Наконец-то вернулся Р.

Затем: Заколотил гвоздями окна комнаты Сары .

И наконец: Коль скоро он сбросил вес, его надо держать на строгой

диете, чтобы сохранять поддающийся контролю размер .

В сущности, это была самая загадочная фраза из всего того, что Эбнер

встречал выше. Имелось ли в виду, что он это и есть тот самый Р. ? Если так,

зачем его нужно было держать на строгой диете, и что Лютер Уотелей имел в

виду под контролем его размера? В том, что Эбнер прочитал до сих пор, ответа

на подобные вопросы не было - ни в данных записях, точнее, в тех фрагментах,

которые от них остались, ни в просмотренных перед этим письмах.

Он отшвырнул от себя тетрадь, с трудом подавив в себе желание тотчас же

ее сжечь. Что и говорить, он был раздражен, тем более, что некое тревожное

чувство недвусмысленно указывало ему не необходимость как можно скорее

проникнуть в тайну этого зловещего дома.

Время было позднее; за окнами уже стемнело и вновь поднялся вездесущий

шум лягушек и козодоев, который, казалось, окружал дом со всех сторон. На

время вытеснив из своего сознания мысли о бессвязных заметках, над чтением

которых он проторчал почти весь вечер, Эбнер попытался восстановить в своей

памяти некоторые суеверия, которые имели хождение в их семье, особенно те из

них, которые занимали доминирующее место, Во многих из них кваканье лягушек

и пение козодоев и сов ассоциировалось со смертью, и на основе этого в мозгу

его словно сама собой вырисовалась связь с земноводной темой - присутствие

лягушек создавало перед его глазами гротескную карикатуру на типичною

представителя иннсмаутского клана Маршей, каким его изображали в письмах,

хранимых Лютером Уотелеем на протяжении столь долгих лет.

Как ни странно, эта мысль, несмотря на всю ее банальность, буквально

заворожила его. Неистовство лягушачьего и жабьего пения в окружавших дом

зарослях показалось Эбнеру весьма примечательным. Что и говорить,

земноводные в окрестностях Данвича всегда водились в изобилии, и он не имел

ни малейшего представления о том, в течение какого периода времени до его

приезда они оглашали своим пением старый дом Уотелеев. При этом он сразу же

отверг всякое допущение о том, что это каким-то образом связано с его

приездом; скорее всего, близость Мискатоника, а также низменный,

заболоченный характер местности по другую сторону реки являлись теми

причинами, которые обусловливали присутствие здесь такою количества лягушек.

Скоро, однако, от его былого раздражения не осталось и следа - как,

впрочем, и от мыслей о лягушках. Он просто устал. Встав из-за стола, Эбнер

аккуратно уложил тетрадь Лютера Уотелея в один из своих чемоданов,

намереваясь увезти ее с собой и потом поразмыслить о прочитанном на досуге.

Ведь где-то же должна была таиться разгадка! Если в данной местности

действительно происходили какие-то ужасные события, то должно было

сохраниться еще какое-то письменное доказательство случившегося, причем

более убедительное, нежели скудные заметки Лютера Уотелея. Самих жителей

Данвича расспрашивать смысла не было; он знал, что перед чужаком вроде него

они и рта не раскроют, даже несмотря на существовавшую между ними отдаленную

родственную связь.

Именно тогда он вспомнил про кипы газет, которые по- прежнему

дожидались своей очереди полететь в костер. Несмотря на усталость, он

принялся листать подшивки Эйлсбэри Трэнскрипт , в которой время от времени

публиковались сообщения, обозначенные рубрикой Данвич .

Примерно через час довольно беглого просмотра он обнаружил три довольно

малопонятные статьи, и хотя ни одна из них не располагалась непосредственно

в данвичской колонке, все они косвенным образом перекликались с содержанием

записей в тетради Лютера Уотелея. Первая была помещена под заголовком; Дикий

зверь убивает скот в предместьях Данвича . В ней говорилось следующее.

Недавно несколько коров и овец, которые обитали на фермах,

располагавшихся неподалеку от Данвича, стали жертвами, как предполагается,

какого-то дикого животного. Оставшиеся на месте резни следы указывают на то,