Говард Ф.Лавкрафт

Запертая комната

ничего иного Лютер просто не мог иметь в

виду. Кроме как на тетю Сари, больше и думать было не на кого. Что же она

сотворила такого, за что ее на всю оставшуюся жизнь лишили свободы? И на что

пытался намекнуть дед, когда заклинал Эбнера убить любое живое существо,

которое тот может обнаружить в примыкающей к мельнице части дома? При этом

он прямо написал; Вне зависимости от того, сколь малых размеров оно может

оказаться, и невзирая на его форму... .

То есть что, подумал Эбнер, даже настолько маленькое; как самая

безобидная жаба? Паук? Муха? Молодой человек невольно почувствовал острую

досаду: Лютер Уотелей явно предпочитал писать загадками, что уже само по

себе было оскорблением для интеллигентного человека. Или дед и в самом деле

считал, что Эбнер подвержен так называемому научному суеверию ? Муравьи,

пауки, мухи, различные виды клопов, многоножек, долгоножек - все это в

изобилии водилось на старой мельнице; разумеется, не обошлось там и без

мышей. Неужели Лютер предполагал, что его внук примется истреблять всю эту

нечисть?

Внезапно у него за спиной что-то ударило в окно. На пол посыпались

осколки стекла, а вместе с ними упало и что-то тяжелое. Эбнер вскочил на

ноги и резко обернулся. Снаружи послышался приглушенный топот бегущих ног.

На полу среди осколков стекла лежал увесистый камень, к которому

обычной бечевкой была привязана какая-то бумажка. Эбнер наклонился, поднял

камень, развязал веревку и развернул записку, исполненную на оберточной

бумаге, которой обычно пользуются в магазинах.

Глаза его забегали по коряво написанным слова. Уезжай, пока тебя самого

не убили! Это походило не столько на угрозу, сколько на искреннее и даже

доброе предупреждение, и скорее всего, подумал Эбнер, автором этого послания

являлся не кто иной, как Тобиас Уотелей. Он раздраженно швырнул записку на

стол.

Мысли его продолжали пребывать в полнейшем беспорядке, однако он все же

решил, что причин для поспешного бегства пока нет. Он останется - не только

чтобы убедиться в том, что его догадка в отношении постигшей Люка Лэнга

участи оказалась верной - как будто услышанное им по телефону оставляло для

этого какие-то сомнения, - но и чтобы предпринять решающую и последнюю

попытку разобраться в той загадке, которую оставил после себя его дед.

Эбнер потушил лампу и прошел к кровати, после чего, как был, не

раздеваясь, вытянулся на покрывале.

Сон, однако, не шел. Он лежал, блуждая по лабиринту своих мыслей, в

очередной раз силясь уловить хоть какой-то смысл в том ворохе информации,

которую успел к этому времени получить, и, как и прежде, пытаясь отыскать

тот главный факт, который стал бы ключом к пониманию всех остальных. Он был

уверен в том, что таковой действительно существует; более того, он был

уверен в том, что факт этот лежит прямо у него перед глазами, и он только не

замечает его, или не может правильно истолковать.

Так он пролежал почти полчаса, когда расслышал сквозь пульсирующий хор

лягушек и козодоев, что в водах Мискатоника что-то или кто-то плещется,

причем звук этот явно приближался, словно на берег накатывала какая-то

большая волна. Он сел кровати и прислушался. Звук тотчас же смолк, но его

место сразу занял другой - такой, от которого у него мурашки поползли по

спине и который мог означать лишь одно - кто-то пытался вскарабкаться по

мельничному колесу.

Эбнер неслышно соскользнул с кровати и вышел из комнаты.

Со стороны запертой комнаты послышался приглушенный, тяжелый падающий

звук, похожий на шлепок, а затем раздалось какое-то странное, задыхающееся

то ли хныканье, то ли всхлипывание, показавшееся ему особенно ужасным, как

если бы где-то далеко-далеко невидимый ребенок звал на помощь. Через секунду

опять все стихло, причем ему показалось, что прекратился и казавшийся

нескончаемым гвалт лягушек.

Он вернулся на кухню и зажег лампу.

Окруженный желтоватым сиянием светильника, Эбнер стал медленно

подниматься по лестнице, приближаясь к двери запертой комнаты. Шагал он

тихо, стараясь не издать ни малейшего звука.

Подойдя к двери, снова прислушался и поначалу вообще ничего не услышал

- но затем ушей его достиг какой-то шорох.

В комнате определенно кто-то находился, причем существо это дышало.

Постаравшись отбросить возникший было страх, Эбнер решительно вставил