ВШСМ
  4. Страница: 105

Ницше Фридрих

Так говорил Заратустра

более ужасная, более таинственная, чем всякая скорбь, она хочет себя; она впивается в себя, воля кольца борется в ней, -- -- она хочет любви, она хочет ненависти, она чрезмерно богата, она дарит, отвергает, просит, как милостыни, чтобы кто-нибудь взял ее, благодарит берущего, она хотела бы, чтобы ее ненавидели, -- -- так богата радость, что она жаждет скорби, зла, ненависти, позора, уродства, мира, ибо этот мир, о, вы, конечно, знаете его! О высшие люди, по вас томится радость, необузданная, блаженная, -- по скорби вашей, вы, неудачники! По всему неудавшемуся томится всякая вечная радость. Ибо всякая радость хочет себя самое, вот почему хочет она также сердечной муки! О счастье, о скорбь! О сердце, разбейся! Высшие люди, научитесь же, радость хочет вечности, -- радость хочет вечности всех вещей, она рвется в свой кровный, вековечный дом!

12 Научились ли вы теперь песне моей? Угадали ли вы, чего хочет она? Ну что ж! Да будет! О высшие люди, так спойте же мне теперь все вместе песню мою! Спойте мне теперь сами ту песню, имя которой -- Еще раз, а смысл -- во веки веков, -- спойте же все вместе, о высшие люди, песнь Заратустры!

О, внемли, друг! Что полночь тихо скажет вдруг? Глубокий сон сморил меня, -- Из сна теперь очнулась я: Мир -- так глубок, Как день помыслить бы не смог. Мир -- это скорбь до всех глубин, -- Но радость глубже бьет ключом: Скорбь шепчет: сгинь! А радость рвется в отчий дом, -- В свой кровный, вековечный дом!

Знамение

Но поутру, после этой ночи, вскочил Заратустра с ложа своего, опоясал чресла свои и вышел из пещеры своей, сияющий и сильный, как утреннее солнце, подымающееся из-за темных гор. Великое светило, -- сказал он, как некогда уже говорил он, -- ты, глубокое око счастья, к чему свелось бы счастье твое, если бы не было у тебя тех, кому ты светишь! И если бы они оставались в домах своих, в то время как ты уже проснулось и идешь, чтобы одарять и наделять, -- как негодовала бы на это гордая стыдливость твоя! Ну что ж! Они спят еще, эти высшие люди, в то время как я уже бодрствую: это не настоящие спутники мои! Не их жду я здесь в горах моих. За свое дело хочу я приняться и начать свой день -- но они не понимают, каковы знамения утра моего, мои шаги -- для них не призыв к пробужденью. Они спят еще в пещере моей, их сон упивается еще моими песнями опьянения. Ушей, слушающих меня, -- ушей послушных недостает им. Заратустра говорил это в сердце своем, в то время как солнце поднималось; тогда он вопросительно взглянул на небо, ибо услышал над собою резкий крик орла своего: Ну что ж! -- крикнул он в вышину. -- Это нравится мне, это подобает мне. Звери мои проснулись, ибо я проснулся. Орел мой проснулся и чтит, подобно мне, солнце. Орлиными когтями хватает он новый свет. Вы настоящие звери мои; я люблю вас. Но еще недостает мне моих настоящих людей! -- ; но тут случилось, что он вдруг почувствовал себя как бы окруженным множеством птиц, летавших вокруг него, -- шум от такого множества крыльев и давка над головою его были так велики, что он закрыл глаза. И, поистине, на него спустилась как бы туча из стрел, которые сыплются на нового врага. Но здесь это была туча любви, спускавшаяся на нового друга. Что происходит со мной? -- думал Заратустра в удивленном сердце своем, и медленно опустился на большой камень, лежавший у входа в пещеру его. Но пока он махал руками вокруг себя и над собою, защищаясь от нежности птиц, случилось с ним нечто еще более изумительное: ибо он незаметно ухватился за густую, теплую, косматую гриву; и в то же мгновение раздался перед ним рев -- кроткий, протяжный рев льва. Знамение приближается, -- сказал Заратустра, и сердце его преобразилось. И, поистине, когда перед ним просветлело, он увидел, что у ног его лежал огромный желтый зверь, прижимаясь головою к коленям его; из любви он не хотел покидать его и походил на собаку, нашедшую старого хозяина своего. Но и голуби были не менее усердны в любви своей, чем лев; и всякий раз, когда голубь порхал перед носом льва, лев с удивлением качал головою и начинал смеяться. Видя это, Заратустра произнес одно только слово: Дети мои близко, мои дети -- затем стал он совершенно нем. Но сердце его было утешено, и из глаз его текли слезы и падали на руки ему. А он ни на что не обращал больше внимания и сидел неподвижно, не защищаясь уже от зверей. Голуби же улетали и прилетали, садились на плечи ему, ласкали седые волосы его и не уставали в нежности и блаженстве своем. А могучий лев беспрестанно лизал слезы, падавшие на руки Заратустры, и робко рычал при этом.
Забыли пароль?
Регистрация