Михаил Белов

Иисус Христос или путешествие одного сознания (гла

нужно не столько извинение,

сколько гарантия, что он перестанет демонстрировать свою

духовную свободу на моей душе. Но и извинение было бы не

лишним.

Несколько дней прошли в ожидании звонка Вадима. Он не

звонил. У меня с одной стороны начало лопаться терпение. С

другой стоял принцип. Но с третьей... Все мое правое

полушарие было залито голубым светом, сопутствующим обычно

моему душевному комфорту. И чувства в нем присутствовали

самые нежные. 'Может быть, у него не хватает времени для

звонка', - думал я. То, что он в городе, я не сомневался. Но

в его молчании я видел прежнее равнодушие. И тем не менее

каждый день ждал звонка. Надо ведь мне было знать как к нему

относиться.

'Может, мне не надо его ждать, - думал я, - а просто пойти

и восстановить отношения. Он ведь даже просто не умеет делать

шаги навстречу первым'. И я рискнул. Планы мести через

написание всех его художеств в книгу отошли на второй план.

К этому шагу вело меня и другое. Мои тренировки перестали

приносить мне прежнее удовлетворение. Когда нет постоянной ста

бильности в душе о каком духовном росте или росте способностей

может идти речь. Тем более, когда не знаешь для чего их разви

вать: желание мести удовлетворялось написанием книги. А

написать желаемое я мог и так в любое время.

И мое общее душевное состояние застыло и незначительно ко

лебалось в плоскости одного прозрачного фона. Нечто

подсказывало, что мне надо выходить в люди. Жизнь без людей

стала безликой. От этого терял свою индивидуальность и я.

Достичь Аболюта я мог и после. А также просто представить его

по описанию Шри Ауробиндо. На том безликом фоне, каким стало

становиться мое сознание, мне это было все равно.

-Даже дышать стало легче.

Я про себя усмехнулся. Павитрин, сам того не не

подозревая, выкладывал мне все. Только я ли был тому виной, что

ему плохо дышалось?

В то утро я проснулся от толчка в 5 часов утра. Я уже знал

причины этого. Если я не просыпался в 5 утра, когда на Сахалине

7 и мою племянницу надо собирать в школу, я просыпался обычно

часов в 8, когда вставала матушка и немного отходила ото сна.

Заснуть после этого не было никакой возможности.

Вечером мое сознание было чисто, и я думал, что скоро

полное освобождение души. Однако, поговорив с матушкой, я вдруг

начал сходить с ума. И сказал вроде немного и ничего

особенного, правда, о необходимости культуры матушкиного

мышления, так как возник небольшой конфликт. Когда я начал

разбираться в чем дело, я понял. Я уже вышел сознанием из тела в

астрал. Только не в макушку, как Шри Ауробиндо в Бароде, а в

затылок, где полевая пленка была разрушена. Макушка же с корой

больших полушарий была по прежнему затянута пленкой, создавая

душе ощущение склепа. Разрушив пленку биополя со всех сторон

головы, кроме верха, я уже начал пробуждающимися чувствами

познавать информацию ноосферы, но был от нее не защищен своей

собственной верой в свою нормальность. К тому же после любого

общения с кем бы то ни было из старых знакомых мне нужно было

минут 10 дожидаться прекращения колебательных движений

сознания, что нарушало душевный покой, как собой, так и

чувством схождения с ума, порождаемым новым импульсом

психической энергии своего бывшего собеседника, так и

касанием филиалов своих близких, в которых более или менее

было то же.

Сейчас я лежал, осознавая, в какую каверзу я чуть было не

попал. Смерти я, правда, не боялся и сейчас, и даже полного

схождения с ума, но боялся попасть в какое-нибудь состояние

сознания, при котором бы полусойдя с ума, находился бы в

состоянии самопроизвольного причинения себе боли при не отк

люченном от нее сознании.

Мысль уходила все дальше и дальше в себя. Тут я обратил

внимание на то, чем занимается мое подсознание. Уже три месяца

со дня зарождения во мне книги, я облекал каждый свой мало-

мальски интересный мне шаг или открытие в конечную форму изложе

ния на бумаге. Это было и смыслом жизни и спасением от той

духовной пустоты, которую окружающие мне никак не могли

заполнить: ничьи знания мне практически не были нужны, а

душевность в общении часто обрывалась или непониманием мотивов

моих побуждений - говоримого мной, или моей, иногда