Михаил Белов

Иисус Христос или путешествие одного сознания (гла

Дома

я сел в медитацию. Перед внутренним взором замелькали сцены сюжетов

прошлогоднего психоза. Вскоре я дошел до его начала. Перед глазами

стояла картинка из-за чего началась у меня ссора с Павитриным на дис-

танционной связи. А она началась из-за того, что я, не разобравшись в

голосах, стал валить всю вину своего положения и состояния на Павитри-

на, в то время как он хотел мне дистанционно помочь, защитив мою раск-

рытую психику от моих подруг, которые, используя свои супраментальные

способности, издевались надо мной как хотели. 'Значит, он не виноват,

он сделал все что мог, чтобы помочь мне тогда. А то, что происходило в

течение этой зимы - лишь следствия того моего письма'. Я встал, одел-

ся, взял книгу и пошел к его родителям. Не доходя до его дома, я услы-

шал Славин удивленный голос: 'Миша, Павитрин же твой враг!' 'Надо лю-

бить своих врагов' -убежденно ответил я. Голоса оставили меня в покое.

У Трифона Сигизмундовича в гостях были почти все родственники. Вадим

меня встретил, меня посадили за стол, положили полную тарелку еды, на-

лили полную рюмку вина, от полноты чего я отказался, сославшись на то,

что мне нельзя. Я боялся хмеля, начинающего кружить мне голову. Боял-

ся, наверное, зря, и не своим страхом. Несколько случавшихся застолий

показали мне устойчивость моей психики большую, чем у постоянных гу-

ляк. Я смотрел на Павитрина, пытаясь увидеть в нем то, что я совсем

недавно слышал от него внутри себя. Но по нему не было заметно ничего,

что мог я ожидать. В нем вообще не была заметна та сила и те способ-

ности того Павитрина, которого я слышал внутри себя. Трифон Сигизмундо-

вич пораспрашивал меня о насущном житейском. Некоторое неудобство,

несмотря на то, что на него никто не обращал внимания, все же присутс-

твовало. После застолья мы с Вадимом вышли на улицу. Там стояла их ма-

шина, в которую мы сели. Когда он говорил, я видел какое-то зеленова-

тое пространство иного рода, чем обычный воздух, похожее на неокрашен-

ные клетки лука под микроскопом, окружавшее его голову. Одновременно я

чувствовал прямое свое проникновение в эту область пространства, также

как некоторую свою открытость для внешних влияний. Одновременно с этим

я начинал чувствовать себя с ним уверенно. Я не терял своего лица в

ходе всего общения, несмотря на все те ужасы, которые я переживал от

него у себя дома. В это время подошел Зиновьев Сережа. Сев на первое

сидение и поздоровавшись, он, задав мне 2 вопроса о жизни и обсудив с

Павитриным свое какое-то дело, пошел домой. Он даже не коснулся моего

существа своим общением со мной. Павитрин меня не переставал поражать.

-Я уже не верю в то, что ты опять станешь собой.

Я для него выпрыгивал из себя, выкладываясь наизнанку, а он меня

не видел. Тем не менее я подумал, что, может быть, его смущают все мои

противодействия ему последнего времени? Но ведь принимая - отрицаешь.

Ведь даже я сам не обращаю на них никакого внимания, относя их к раз-

ряду частностей в общении. Он же меня не только не принимал как чело-

века, но и не оставлял мне сколько-нибудь права на признание себя в

его присутствии вообще полноценным существом. Кем же могу я быть, как

не собой? Каким бы я ни был. Поразясь до глубины души, тем не менее я

сказал:

-Я скоро уже стану собой.

Я ведь не мог отрицать что то, что переживаю я мешает мне быть

собой для себя. Но ведь перед ним я не только не проявлял ничего нече-

ловеческого, но и наоборот и прежнее отношение и ум, который продолжал

ставить его в тупик в спорах. -И ты опять будешь смеяться как раньше?

-Буду, - продолжали вылезать на лоб мои глаза. Он пошел меня прово-

жать. Он шел и делал головой и глазами движения, словно гонялся ими

как сачком за мыслями, которые оседают на поле вокруг его головы. Уви-

дев мое внимание, он приостановил это занятие. Было чувство, будто в

разрешении всех внутренних проблем он выходит на финишную прямую. 'Ми-

ша, я все забываю', - успокаивающее говорил мне он. Я воспринимал

эти слова как издевку. Сам подобный процесс общения в этом случае те-

рял всякий смысл для меня или становился игрой в одни ворота, если он

все говоримое мной забывал, а то, что давал он мне, я знал, или, что

бывало чаще, я еще дополнял его или поправлял его понимание говоримо-

го, или по отношению к обсуждаемому вопросу. Его забывание всего гово-

римого мной делало меня дураком еще и в своих собственных глазах: за-