Aire Vaiolent

Алистер Кроули Завещание Магдалины Блэр

на миллион кусочков!".

Самым ужасным в этой мысли была моя убежденность - тогда и теперь - что

она возникла в сознании совершенно ясном и последовательном. И я чрезвычайно

боялась думать о смысле его слов.

У дверей палаты меня встретил санитар, попросивший не входить. Не

владея собой, я спросила "Он умер?", и, хотя Артур лежал на постели

абсолютно недвижный, я прочитала ответную мысль "Умер!", безмолвно

произнесенную полным издевки, ужаса, цинизма и отчаяния тоном, которого я

никогда не слышала прежде. Это было нечто или некто, бесконечно страдавший и

бесконечно глумившийся над самим страданием. И это нечто завесой отделяло

меня от Артура.

Снова послышалось свистящее дыхание; казалось, Артур пытается выразить

себя, прежнего. Ему удалось негромко произнести: "Это полиция? Выпустите

меня из дома! За мною пришла полиция. Я зарубил Магдалину топором".

Появились симптомы бреда. "Я убил Магдалину", - пробормотал он десяток раз,

потом принялся снова и снова повторять "Магдалину...", голос угасал,

затихал, все еще повторяя. Затем внезапно, очень ясно и громко, пытаясь

привстать на постели, он произнес: "Я размозжил Магдалину топором на

миллионы кусочков". И после секундной паузы: "Миллион - в наши времена не

так уж много". После этого (теперь я понимаю, что то был голос вменяемого

Артура), он снова начал бредить. "Миллионы кусочков", "целый миллион",

"миллион миллион миллион миллион миллион, миллион" и так далее, и вдруг

внезапно: "Собачка Фанни умерла".

Я не могу пояснить последнюю фразу моим читателям, скажу только, что

она значила для меня очень многое. Я зарыдала. И в этот момент уловила мысль

Артура: "Ты должна записывать, а не плакать". Я взяла себя в руки, вытерла

слезы и принялась писать.

II

В этот момент пришел врач и стал уговаривать меня отдохнуть. "Вы только

сами себя изводите, миссис Блэр, и совершенно напрасно, потому что он без

сознания и ничего не чувствует". Пауза. "Господи! Почему вы так на меня

смотрите?", - воскликнул он, не на шутку испугавшись. Верно на моем лице

появилось нечто от этой дьявольщины, что-то от этого хохота, этого

отвращения, этой трясины презрения и безнадежного отчаяния.

Я вновь погрузилась в себя, устыдившись, что сущее знание - сиречь

знание гнусное - преисполнило меня столь жуткой гордыни. Теперь понятно,

отчего пал Сатана! Я стала понимать старые легенды, да и многое другое...

Я сказала доктору Киршоу, что исполняю последнюю волю Артура. Он не

стал возражать, но я заметила, что он подал знак санитару, чтобы тот не

спускал с меня глаз.

Палец больного подозвал нас. Говорить Артур не мог, лишь чертил круги

на одеяле. Врач (с примечательной сообразительностью), подсчитав круги,

кивнул:

- Да, уже почти семь часов. Время принимать лекарство, верно?

- Нет, - объяснила я, - он хочет сказать, что он в седьмом круге

дантова Ада.

В этот момент у Артура начался буйный бред. Дикие долгие вопли

вырывались из его горла: его неустанно пожирал Дис; каждый вопль

свидетельствовал о встрече с зубом чудовища. Я объяснила это врачу.

- Нет, - ответил тот, - он потерял сознание.

- Увидите, - сказала я, - он издаст еще восемь воплей.

Доктор Киршоу взглянул на меня удивленно, но принялся считать.

Мои подсчеты оказались верны.

Он обернулся ко мне:

- Да человек ли вы?

- Нет, - отвечала я. - Я коллега своего мужа.

- Мне кажется, это внушение. Вы его гипнотизировали?

- Нет, но я умею читать его мысли.

- Да, теперь припоминаю. Я читал

очень любопытную работу о рассудке,

два года назад.

- Это были детские забавы. Но позвольте мне продолжить работу.

Он