Aire Vaiolent

Алистер Кроули Завещание Магдалины Блэр

в опасности.

Иногда его дыхание становилось тяжелым и шипящим, словно у разъяренной

змеи; ближе к концу оно приобрело тип чейн-стока со вспышками все более

усиливающимися по длительности и остроте.

И, тем не менее, он оставался самим собой; тот ужас, который был и все

же не был им, не выглядывал из-под покрова.

- Пока я нахожусь в сознании, - сказал Артур в момент редкого

просветления рассудка, - я могу сообщать тебе то, что я думаю; как только

сознательное эго вытесняется, ты ловишь бессознательную мысль, которая,

боюсь - о, как я этого боюсь! - и есть большая и истинная часть меня. Ты

извлекла неразгаданное объяснение из мира снов; ты - единственная женщина на

свете, - возможно, другой никогда не будет, - у которой есть возможность

изучить феномен смерти.

Он искренне убеждал меня, в надежде умерить мою скорбь, чтобы я всецело

концентрировалась на мыслях, появляющихся в его сознании, когда он больше не

способен был выражать их, и на бессознательном, если сознание блокировала

кома.

Это и есть тот самый эксперимент, который я ныне заставляю себя

описать. Пролог оказался длинным; необходимо было представить человечеству

факты простейшим путем, чтобы оно смогло узнать верный способ самоубийства.

Я искренне прошу читателей не сомневаться в истинности моего рассказа;

описания наших экспериментов, оставленные в моем завещании величайшему из

ныне живущих мыслителей, профессору фон Бюле, докажут, что моя повесть

правдива, и что существует великая и страшная необходимость действовать

немедленно и решительно.

ЧАСТЬ II

I

Удивительным физическим проявлением болезни моего мужа была

всеобъемлющая прострация. Тело столь сильное, что подтверждали частые

судороги, и такая инертность в нем! Он мог целый день лежать, как бревно;

затем без предупреждения или конкретного повода начинались спазмы.

Уравновешенный научный мозг Артура хорошо переносил это состояние; бред

начался только за два дня до смерти. В тот момент меня не было рядом, я

совсем измучалась и не могла спать, так что доктор настоял, чтобы я

отправилась на продолжительную автомобильную прогулку. На свежем воздухе я

задремала и проснулась оттого, что незнакомый голос сказал мне прямо в ухо:

"Ну а теперь - гвоздь программы". Поблизости никого не было. И тут я

услышала голос моего мужа - знакомый и любимый, - ясный, сильный, низкий,

размеренный: "Запомни все точно, это очень важно. Меня увлекают силы

бессознательного. Может быть, я больше не смогу с тобой говорить. Но я

здесь, меня не изменят страдания; я всегда смогу думать; ты всегда сможешь

читать мои... - Голос сорвался в страстный вопрос. - Но кончится ли это

когда-нибудь? - словно некто что-то ему сказал. И тут я услышала смех. Смех,

который я слышала под мостом Магдалины, был божественной музыкой по

сравнению с этим! Даже лицо Кальвина, когда он злорадствовал, глядя на

сожжение Сервета, преисполнилось бы милосердия, услышь он

этот смех,

превосходно воплощавший самую суть проклятия.

С этой минуты мысли моего мужа словно поменялись местами с мыслями

другого. Они были снизу, внутри, подавлены. Я сказала себе: "Он мертв!"

И тут возникла мысль Артура: "Лучше б я притворился безумным. Это

спасло бы ее, быть может, и это изменило бы все. Сделаю вид, что я зарубил

ее топором. Будь все проклято! Надеюсь, она не слышит. - Теперь я уже

полностью проснулась и велела шоферу ехать домой. - Надеюсь, она погибла в

автокатастрофе, надеюсь, что ее разнесло на миллион кусочков. Господи!

Услышь мою молитву! Пусть анархист бросит бомбу и разорвет Магдалину на

миллион кусочков! Особенно мозг! Главное - мозг. О Боже! Моя первая и

последняя молитва: разнеси Магдалину