Aire Vaiolent

Алистер Кроули Завещание Магдалины Блэр

Сознание работает

странным образом; небольшое нарушение кровообращения, и оно угасает, точно

свеча, или же приобретает чудовищные формы.

Но вот сокрушительная истина: в смерти человек живет снова, и живет

вечно. Можно было бы догадаться и раньше: фантасмагорическая жизнь,

возникающая в сознании утопающего, предполагает нечто подобное у каждого

человека с активным и живым воображением.

Хуже всего то, что сами мысли были предчувствиями мыслей перед тем, как

те появлялись. Карбункулы, нарывы, язвы, раковые опухоли - нет аналогов

гнойникам в утробе ада, в бурлящие конвульсии которого погружался Артур -

глубже, все глубже.

Важность этого опыта не может быть постигнута человеческим разумом. Я

была убеждена, что для меня конец наступит с кремацией его тела. Я безмерно

радовалась, что Артур распорядился это сделать. Но для него начало и конец,

судя по всему, не имели значения. Мне казалось, что сквозь все доносится

подлинная мысль Артура: "Хотя это все - я, это лишь мое случайное свойство;

я же стою поодаль, невредимый, вечный".

Ни в коем случае не следует думать, что все это в какой-то степени

умаляло интенсивность страданий. Скорее, лишь добавляло им силы. Быть

омерзительным - не так страшно, как быть ввергнутым в мерзость. Погрузиться

в нечистое, - означает стать нечувствительным к отвращению. Но если сделать

это и все равно оставаться чистым, каждая гнусность лишь добавляет боли.

Представьте мадонну, заключенную в теле проститутки и вынужденную признать

"Это я", ни на секунду не утрачивая отвращения. Не только быть заточенным в

аду, но и по принуждению участвовать в адских таинствах; не только быть

верховным жрецом его ритуалов, но прародителем и провозвестником его культа;

Христос, которому отвратителен поцелуй Иуды, теперь узнает, что предатель -

он сам.

VII

По мере того, как продвигалось разложение мозга, гнойники порой

лопались одновременно, и, в результате, к обычному кошмару добавлялись

путаница и гипертрофия безумия со всеми ее муками. Можно предположить, что

любая неразбериха была бы отдохновением от столь омерзительной ясности, но

это было не так. К мучениям добавлялось оглушительное чувство тревоги.

Появлялись устрашающие видения, они исчезали, взрываясь и превращаясь в

кашеобразные окаменелые нечистоты, которые были главным элементом

многих

частиц, из которых состоял Артур. Пока он падал глубже и глубже, феномен

возрастал во всех смыслах. Теперь нечистоты стали джунглями, в которых

неизвестность и ужас целого постепенно смогли затмить даже отвращение,

которое вызывала каждая составляющая.

Безумие живущих - вещь столь гнусная и жуткая, что любое сердце может

окаменеть от ужаса; но это ничто по сравнению с безумием покойников!

Теперь возникло новое осложнение: необратимый и полный распад

уравновешивающего механизма сознания, который контролирует чувство времени.

В чудовищно разбитом и деформированном мозге, похожем на текущее

бесформенное желе с внезапно появляющимися огромными щупальцами, время

распадалось в тысячу раз сильнее. Чувство последовательности само по себе

было уничтожено; вещи последовательные казались наложенными друг на друга

или совпадающими в пространстве; образовалось новое измерение, границы

стерлись, открыв еще одну бездонную пропасть.

Ко всему прочему добавились замешательство и страх, по сравнению с

которыми земная агорафобия кажется жалкой пародией; в то же время Артура

терзало ощущение замкнутости пространства, поскольку из бесконечности нет

выхода.

Добавим к этому безнадежность от монотонности ситуации. Хотя феномены

менялись, в целом они казались одинаковыми. Все человеческие задачи

облегчаются уверенностью, что когда-нибудь они завершатся. Даже