Платон

Парменид

Сократ, что и ты, и всякий другой, кто допускает самостоятельное существование

некоей сущности каждой вещи, должен, я думаю, прежде всего согласиться, что ни одной такой

сущности в нас нет.

- Да, потому что как же она могла бы тогда существовать самостоятельно? - заметил Сократ.

- Ты правильно говоришь, - сказал Парменид.- Ибо все идеи суть то, что они суть, лишь в

отношении одна к другой, и лишь в этом отношении они обладают сущностью, а не в отношении к

находящимся в нас [их] подобиям (или как бы это кто ни определял), только благодаря причастнос-

ти которым мы называемся теми или иными именами. В свою очередь эти находящиеся в нас

[подобия], одноименные [с идеями], тоже существуют лишь в отношении друг к другу, а не в

отношении к идеям: все эти подобия образуют свою особую область и в число одноименных им

идей не входят.

- Как ты говоришь? - спросил Сократ.

- Если, например, - ответил Парменид, - кто-либо из нас есть чей-либо господин или раб, то он,

конечно, не раб господина самого по себе, господина как такового, а также и господин не есть

господин раба самого по себе, раба как такового, но отношение того и другого есть отношение

человека к человеку. Господство же само по себе есть то, что оно есть, по отношению к рабству

самому по себе, и точно так же рабство само по себе есть рабство по отношению к господству

самому по себе. И то, что есть в нас, не имеет никакого отношения к идеям, равно как и они - к

нам. Повторяю, идеи существуют сами по себе и лишь к самим себе относятся, и точно так же то,

что находится в нас, относится только к самому себе. Понятно ли тебе, что я говорю?

- Вполне понятно, - ответил Сократ.

- А потому, - продолжал Парменид, - и знание само по себе как таковое не должно ли быть

знанием истины как таковой, истины самой по себе?

- Конечно.

- Далее, каждое знание как таковое должно быть знанием каждой вещи как таковой, не правда

- Да.

- А наше знание не будет ли знанием нашей истины? И каждое наше знание не будет ли

относиться к одной из наших вещей?

- Непременно.

- Но идей самих по себе, как и ты признаешь, мы не имеем, и их у нас быть не может.

- Конечно, нет.

- Между тем, каждый существующий сам по себе род познается, надо полагать, самой идеей

знания?

- Да.

- Которой мы не обладаем?

- Да, не обладаем.

- Следовательно, нами не познается ни одна из идей, потому что мы не причастны знанию

самому по себе.

- По-видимому, так.

- А потому для нас непознаваемы ни прекрасное само по себе, как таковое, ни доброе, ни все

то, что мы допускаем в качестве самостоятельно существующих идей.

- Кажется, так.

- Но обрати внимание на еще более удивительное обстоятельство.

- Какое же?

- Признаешь ты или нет: если существует какой-то род знания сам по себе, то он гораздо

совершеннее нашего знания? И не так ли обстоит дело с красотою и всем прочим?

- Да.

- Итак, если что-либо причастно знанию самому по себе, то, не правда ли, ты признаешь, что

никто в большей степени, чем бог, не обладает этим совершеннейшим знанием?

- Непременно признаю.

- С другой стороны, обладая знанием самим по себе, будет ли бог в состоянии знать то, что есть

в нас?

- Почему же нет?

- А потому, Сократ, - сказал Парменид, - что, как мы согласились, сила тех идей не

распространяется на то, что у нас, и, с другой стороны, сила того, что у нас, не распространяется на

идеи, но то и другое довлеет самому сабе.

- Да, мы согласились относительно этого.

- Итак, если у бога есть упомянутое совершеннейшее господство и совершеннейшее знание, то

господство богов никогда не будет распространяться на нас и их знание никогда не познает ни нас,

ни вообще ничего относящегося к нашему миру: как мы нашей властью не властвуем над богами и

нашим знанием ничего божественного не познаем, так на том же самом основании и они, хоть и

боги, над нами не господа и дел человеческих не знают.

- Но если отказать богу в знании, то не покажется ли такое утверждение слишком странным? -

заметил Сократ.

А Парменид возразил:

- Однако, Сократ, к этому и, кроме того, еще ко многому другому неизбежно приводит [учение

об] идеях, если эти идеи вещей действительно существуют и если мы будем определять каждую

идею как нечто самостоятельное. Слушатель будет недоумевать и спорить, доказывая, что этих

идей либо вовсе нет, либо если уж они существуют, то должны быть безусловно непознаваемыми

для человеческой природы. Такие возражения кажутся основательными, а высказывающего их, как