Платон

Парменид

движение; однако это странное по своей природе 'вдруг'

лежит между движением и покоем, находясь совершенно вне времени; но в направлении к нему и

исходя от него изменяется движущееся, переходя к покою, и покоящееся, переходя к движению.

Аристотель. Кажется, так.

Парменид. И коль скоро единое покоится и движется, оно должно изменяться в ту и в другую

сторону, потому что только при этом условии оно может пребывать в обоих состояниях. Изменяясь

же, оно изменяется вдруг и, когда изменяется, не может находиться ни в каком времени, и не мо-

жет, значит, в тот момент ни двигаться, ни покоиться.

Аристотель. Конечно, нет.

Парменид. Но разве не так обстоит дело и при прочих изменениях? Когда что-либо переходит

от бытия к гибели или от небытия к возникновению, происходит его становление между некими

движением и покоем и оно не имеет в тот момент ни бытия, ни небытия, не возникает и не гибнет.

Аристотель. Выходит, так.

Парменид. По той же причине, когда единое переходит из единого во многое, и из многого в

единое, оно не есть ни единое, ни многое, оно не разъединяется и не соединяется; точно так же,

переходя из подобного в неподобное и из неподобного в подобное, оно не есть ни подобное, ни

неподобное, оно не уподобляется и не становится неподобным; наконец, переходя из малого в

великое и равное и наоборот, оно не бывает ни малым, ни великим, ни равным, не увеличивается,

не убывает и не уравнивается.

Аристотель. Выходит, что нет.

Парменид. Значит, единое испытывает все эти состояния, если оно существует.

Аристотель. Как же иначе?

[Относительное и абсолютное полагание единого с выводами для иного]

Парменид. Не рассмотреть ли теперь, что испытывает другое, если единое существует?

Аристотель. Да, рассмотрим.

Парменид. Будем поэтому рассуждать о том, что должно испытывать другое - неединое, - если

единое существует.

Аристотель. Будем.

Парменид. Итак, поскольку другое есть другое по отношению к единому, оно не есть единое,

иначе оно не было бы другим по отношению к единому.

Аристотель. Правильно.

Парменид. Однако другое не вовсе лишено единого, но некоторым образом причастно ему.

Аристотель. Каким именно?

Парменид. Другое - не-единое - есть другое, надо полагать, потому, что имеет части, ибо если

бы оно не имело частей, то было бы всецело единым.

Аристотель. Правильно.

Парменид. А части, как мы признаем, есть у того, что представляет собою целое.

Аристотель. Да, мы это признаем.

Парменид. Но целое единое должно состоять из многого; части и будут его частями, потому

что каждая из частей должна быть частью не многого, но целого.

Аристотель. Как это?

Парменид. Если бы что-либо было частью многого, в котором содержалось бы и оно само, то

оно, конечно, оказалось бы частью как себя самого - что невозможно, - так и каждого отдельного

из другого, если только оно есть часть всего многого. Но не будучи частью чего-нибудь

отдельного, оно будет принадлежать другому, за исключением этого отдельного, и, значит, не

будет частью каждого отдельного; не будучи же частью каждого, оно не будет частью ни одного

отдельного из многого. Если же оно не есть часть ни одного, то невозможно ему быть чем-нибудь

- частью или чем-то иным - по отношению к сумме таких отдельных [членов], ни для одного из

которых оно не есть нечто.

Аристотель. Очевидно, так.

Парменид. Значит, часть есть часть не многого и не всех [его членов], но некоей одной идеи и

некоего единого, которое мы называем целым, ставшим из всех [членов] законченным единым;

часть и есть часть такого целого.

Аристотель. Именно так.

Парменид. Значит, если другое имеет части, то и оно должно быть причастным целому и

единому.

Аристотель. Конечно.

Парменид. Необходимо, значит, чтобы другое - не-единое - было единым законченным целым,

имеющим части.

Аристотель. Необходимо.

Парменид. Далее, то же самое относится и к каждой части: части тоже необходимо причастны

единому. Ведь если каждая из них есть часть, то тем самым 'быть каждым' означает быть

отдельным, обособленным от другого и существующим само по себе, коль скоро это есть 'каждое'.

Аристотель. Правильно.

Парменид. Но причастное единому причастно ему, очевидно, как нечто отличное от него,

потому что в противном случае оно не было бы причастно, но само было бы единым; а ведь

ничему, кроме самого единого, невозможно быть единым.

Аристотель. Невозможно.

Парменид. Между тем, и целое, и часть необходимо должны быть причастны единому. В самом