Всеслав Соло

Переодетые в чужие тела (Часть 1)

заботливо оживившись, Виктория. --

Думается, в основном такое не составляет проблемы для большинства людей...

Но отцом..., который всегда рядом...

-- Именно так, -- подтвердил без колебаний Аршиинкин-Мертвяк.

-- Что значит рядом? -- поинтересовалась Виктория. -- В смысле, возьмем

гиперболу, даже в постели?

-- Я не говорил этого, но... такое... -- замешкался стеснительно

Василий Федорович,-- было бы в самый раз... Идеал, -- вырвалось у него.

-- Ты говоришь о таких вещах, о которых можно услышать только человеку

понимающему.

-- Да, Виктория, и ты меня должна понять правильно: она, Юлия -- как

две капли воды похожа на мою вторую жену, если хочешь, то она -- мой

недостигнутый символ.

-- Так и займись ею, женой.

-- Она умерла. Давно.

-- Извини, я не знала, Василий Федорович.

-- Так, возможно ли это? -- будто и не слыша извинений в свой адрес,

волнительно спросил профессор.

-- Возможно, -- коротко, но почему-то настолько убедительно сказала

Виктория, что профессору, стало на какое-то мгновение, окрыленно легко,

по-мальчишески шаловливо и радостно. Но это мгновение ускользнуло и логика

отцовства предоставила свои достоверные оправдания:

-- Как же я буду выглядеть в социуме, не говоря уже перед самой

дочерью, если я предложу ей свои руку и сердце? -- опечалено, словно позоря

себя вслух, сказал он.

Некоторое время, они, Виктория и Василий Федорович молчали: Виктория

словно решалась на что-то -- сказать или сделать, но профессор, не замечая

ее чувственной подготовки на какое-то действо, сидел все так же, на кровати,

но теперь -- мучительно охватив свою голову обеими руками и облокотившись

себе на колени.

-- Мне сейчас трудно тебе это объяснить, но я сейчас подумала, что

такую проблему под силу решить, только... 'Обратной стороне' -- шепотом

проговорила Виктория последнюю фразу.

-- Ты шутишь, -- не отрывая рук от головы, почти безразлично проговорил

профессор.

-- Нисколько, -- в полуголосе, но твердо подтвердила Виктория.

-- Не надо. Я прошу тебя, -- умоляюще попросил Аршиинкин-Мертвяк и,

выпрямившись, посмотрел собеседнице в глаза.

-- Напрасно. Я думала тебе помочь и не более того, но то, о чем ты

предположил, шутки исключены, Василий Федорович.

-- Хорошо. Помоги, -- безнадежно согласился профессор. -- Что это,

'Обратная сторона'?

-- Как ты думаешь..., -- прошептала собеседница, -- кто я?

-- Виктория, -- начал было говорить профессор, но собеседница

отрицательно покачала головой в знак неправильного ответа, -- я имел в виду,

-- поправился профессор, -- Виктория Леонидовна Юсман, кандидат

психологических наук.

-- Опять же... Неверно, -- не приняла ответа она.

-- Ну..., я не знаю..., хотя... Не назвал еще одного -- женщина?..

Так?..

-- Абсолютно не так.

-- Но позволь, не мужчина же... ты?

-- Именно так.

-- Тогда, в таком случае, мне остается подумать, что ты либо дуришь

невпопад, обижаешь, а это, мягко говоря -- неприятно; либо ты... --

сумасшедшая, извини конечно меня, Виктория.

-- Ты не назвал третьего.

-- Никакого третьего варианта не может здесь быть.

-- Третий вариант есть... Бондаревски Юрий Анатольевич, -- спокойно

сказала Виктория.

-- Что-то не припомню. Кто он? -- озадачился профессор, настраиваясь

услышать привычную логику ответа.

-- Это -- я, Василий Федорович, -- подтвердила Виктория. -- Он самый,

собственной персоной, и она назвалась громче и отчетливее, -- Бондаревски

Юрий Анатольевич. Но теперь, -- прибавила она, -- в телесах женщины. Прошу

любить и жаловать, но это между нами!.. Что ты молчишь, Василий Федорович?..

Ты удивлен?.. А-а..., понятно... Снова подумалось, что говоришь с

сумасшедшей?.. Ну..., как знаешь..., молчи, -- и она потянулась рукой, и

ловко взяла свою сумочку со стоящего рядом с кроватью низенького стола и

пламя свечи раскачалось от ее манипуляции.

Виктория извлекла из сумочки блокнот в кожаном переплете, быстро

раскрыла его, отлистала несколько страниц и вырвала ту, на которой теперь

остановилась -- страница оказалась чистой, как заметил наблюдавший за этим

профессор. Виктория бегло, по памяти, написала оказавшейся в ее руке ручкой,

видимо хранившейся в корешке блокнота, пару небрежного почерка строк и

подала листок Аршиинкину-Мертвяку.