Говард Ф.Лавкрафт

Погребенный с фараонами

явиться результатом моих прежних порезов и ссадин. Грудь мою также

саднило от ран как будто ее клевал какой-то гигантский кровожадный ибис. Что

бы ни представляла собой та сила, что убрала веревку, она была настроена ко

мне явно недоброжелательно, и, вероятно, нанесла бы мне и более серьезные

повреждения, если бы что-то ее не остановило. Можно было

ожидать, что после всего этого я окончательно паду духом, однако все

вышло как раз наоборот, и вместо того, чтобы впасть в бездну отчаяния, я

ощутил новый прилив мужества и воли к борьбе. Теперь я знал, что

преследующие меня злые силы имеют физическую природу, и бесстрашный человек

может сразиться с ними на равных.

Ободренный вышеприведенным соображением, я снова взялся за веревку и,

используя весь опыт, накопленный мною в течение жизни, принялся распутывать

ее, как я часто это делал в ослепительном свете огней под оглушительные

аплодисменты толпы. Привычные подробности процесса освобождения совершенно

завладели моим вниманием, и теперь, когда длинная веревка, которой и еще

недавно был спеленут, как младенец, постепенно сходила с меня, я вновь почти

уверовал в то, что все пережитое мною представляло собой обыкновенную

галлюцинацию и никогда не было ни этого ужасного колодца, ни

головокружительной бездны, ни бесконечной веревки, и лежал я теперь не

где-нибудь, а во входном храме Хефрена возле Сфинкса, куда, пока я был в

обмороке, прокрались вероломные арабы, чтобы подвергнуть меня истязанию. Тем

более мне следовало поторопиться с распутыванием. Дайте мне только встать на

ноги без кляпа и без повязки на глазах, чтобы я мог видеть свет, откуда бы

он ни исходил, и тогда я даже буду рад сразиться с любым врагом, каким бы

злым и коварным он ни оказался!

Как долго я распутывался, сказать трудно. Во всяком случае, на публике,

когда я не был ни изранен, ни изнурен, как теперь, я справлялся с этим

значительно быстрее. Но вот, наконец, я освободился и вздохнул полной

грудью. Дурной запах, витавший, в сыром и холодном воздухе, показался мне

теперь еще более смрадным, нежели прежде, когда кляп и края повязки мешали

мне обонять его в полной мере. Ноги мои затекли, во всем теле ощущалась

неимоверная усталость, и я был не в состоянии гронуться с места. Не знаю,

долго ли я так пролежал, пытаясь распрямить члены, долгое время пребывавшие

в неестественном, искривленном состоянии, и напряженно всматриваясь в

темноту, в надежде уловить хотя бы проблеск света и определить свое

местонахождение.

Постепенно ко мне возвратились сила и гибкость; однако глаза мои

по-прежнему ничего не различали. С трудом поднявшись на ноги, я осмотрелся

по сторонам кругом был мрак столь же непроницаемый, как и тот, в котором я

пребывал с повязкой на глазах. Я сделал несколько шагов; измученные ноги

едва меня слушались, и все же я убедился, что могу идти, так что оставалось

только решить, в каком направлении. Ни в коем случае нельзя было двигаться

наобум, поскольку я мог уйти в сторону, прямо противоположную той, где

находился искомый выход. Поэтому я остановился и постарался определить,

откуда исходит холодное, наполненное запахом натра дуновение, которое я все

это время не переставал чувствовать. Предположив, что источником сквозняка,

вероятно, является вход в подземелье, я решил ориентироваться по нему и идти

строго в ту сторону, откуда он исходил.

Отправляясь накануне вечером на прогулку, я захватил с собой коробок

спичек и маленький электрический фонарик; разумеется, после всех пережитых

встрясок в моих карманах точнее, в том, что от них осталось не сохранилось

ни одного сколько-нибудь тяжелого предмета. Чем дальше я продвигался, тем

явственнее становилась тяга и назойливей запах, пока, наконец, я совершенно

не уверился в том, что иду навстречу зловонному испарению, струящемуся из

какой-то дыры, наподобие сказочного джина, что являлся рыбаку в виде клубов

дыма, вырывающихся из кувшина. О, Египет, Египет... воистину, темна эта

колыбель цивилизации и вечный источник невыразимых ужасов и несказанных

чудес!

Чем больше я размышлял над природой подземного воздушного потока, тем

сильнее во мне росло беспокойство. Если раньше я, почти не задумываясь над

тем, почему у него такой запах, предполагал что источником его является