Говард Ф.Лавкрафт

Погребенный с фараонами

войти в тело или в его

деревянного двойника, которого всевда кладут рядом, и, покинув пределы

гробницы, блуждать по окрестностям, верша свои темные дела.

Тысячелетиями покоились тела в помпезных саркофагах, уставив вверх свои

безжизненные очи, если их не посещало ка, в ожидании того дня, когда Осирис

возродит в них ка и душу и выведет легионы окоченевших мертвецов из глухих

обителей сна на свет. Каким триумфом могло бы обернуться это воскрешение но,

увы, не все души получат благословение, не все могилы останутся

неоскверненными, и потому неизбежно следует ждать нелепых ошибок и

чудовищных извращений. Недаром и по сей день среди арабов ходят слухи о

несанкционированных сборищах и богомерзких культах, вершимых в самых

затаенных уголках нижнего мира, куда могут без страха заходить лишь крылатые

невидимые ка да бездушные мумии.

Пожалуй, самые жуткие предания, заставляющие холодеть кровь в жилах,

это те, что повествуют о неких прямо-таки бредовых произведениях

деградировавшего жреческого искусства. Я имею в виду составные мумии,

представляющие собой противоестественные комбинации человеческих туловищ и

членов с головами животных и призванные имитировать древнейших богов. Во все

периоды истории существовала традиция мумифицирования священных животных

быков, кошек, ибисов, крокодилов и т.д., чтобы, когда пробьет час, они могли

вернуться в мир к еще большей своей славе. Но лишь в период упадка возникла

тенденция к составлению мумий из человека и животного тогда, когда люди

перестали понимать истинные права и привилегии ка и души.

О том, куда подевались те составные мумии, легенды умалчивают;

определенно можно сказать лишь то, что до сих пор их не находил ни один

египтолог. Молва арабов на этот счет слишком походит на досужие домыслы,

чтобы относиться к ней всерьез. Ведь они доходят до того, что, будто бы,

старый Хефрен - тот, что связан со Сфинксом, Второй пирамидой и зияющим

входом в храм, живет глубоко под землей со своей супругой, царицей злых

духов-гулей Нитокрис, и повелевает мумиями, непохожими ни на людей, ни на

зверей.

Все это стало предметом моих грез Хефрен, его царственная половина,

причудливое сонмище искусственных мертвецов, - и, правду сказать, я очень

рад, что все сколько-нибудь отчетливые очертания выветрились из моей памяти.

Самое кошмарное из моих видений имело непосредственное отношение к праздному

вопросу, которым я задавался накануне, когда глядел на высеченное в скале

лицо Сфинкса, эту вечную загадку пустыни; глядел и спрашивал себя, в какие

неведомые глубины ведут потайные ходы из храма, расположенного близ Сфинкса.

Вопрос этот, казавшийся мне тогда таким невинным и пустяковым, приобрел в

моих снах смысл неистового и буйного помешательства: так какое же

исполинское, противоестественное и

отвратительное чудовище призвано было изображать первоначально черты

лица Сфинкса?

Мое второе пробуждение, если его можно назвать пробуждением,

сохранилось в памяти как мгновение беспредельного ужаса, подобного которому

и еще тому, что был пережито мною после я не испытывал во всю свою жизнь, а

жизнь эта была, насыщена перипетиями сверх всякой человеческой меры.

Напомню, что я лишился чувств в тот момент, когда на меня каскадом

обрушивалась веревка, что свидетельствовало о непомерной глубине, на которой

я находился. Так вот, придя в сознание, я не ощутил на себе никакой тяжести

и, перевернувшись на спину убедился в том, что пока я лежал в обмороке,

связанный, с кляпом во рту и повязкой на глазах, какая-то неведомая сила

полностью удалила навалившуюся на меня и почти задушившую меня гору пеньки.

Правда, осознание всей чудовищноси того, что произошло, пришло ко мне не

сразу; но оно теперь довело бы меня до очередного обморока, если бы к этому

моменту я не достиг такой степени духовного изнеможения, что никакое новое

потрясение не могло его усугубить. Итак, я был один на один... с чем?

Не успел я, однако, хоть сколько-нибудь об этом поразмыслить, чем,

вероятно, только бы измучил себя перед новой попыткой освободиться от пут,

как о себе заявило и довольно громко еще одно обстоятельство, а именно:

страшная боль, какой я не испытывал ранее, терзала мои руки и ноги, и все

тело мое, казалось, было покрыто толстой коркой засохшей крови, что никак не