Говард Лавкрафт

Тень над Иннсмаутом

словами искренней

благодарности упрятал ее в карман. С сомнением отнесясь к кулинарным

достоинствам близлежащего ресторана, я ограничился тем, что накупил побольше

сырных крекеров и имбирных вафель, чтобы чуть позже заменить ими

традиционный ленч. Моя последующая программа заключалась в том, чтобы

побродить по главным улицам города, попытаться поговорить с каждым

попавшимся мне по пути жителем, не относящимся к числу аборигенов, и поспеть

к восьмичасовому автобусу на Эркхам. Сам по себе город, как я уже успел

убедиться, представлял собой замечательный образчик всеобщего упадка и

общественного разложения, однако, не будучи увлеченным изучением

социологических проблем Иннсмаута, я решил ограничиться обзором его

архитектурных достопримечательностей. Так я и начал свое осмысленное, хотя

во многом и запутанное путешествие по узким, окруженным мрачными трущобами

улицам. Пройдя по мосту и повернув в сторону одного из грохочущих потоков

воды, я оказался почти рядом с фабрикой Марша, которая показалась мне

странно тихой для промышленного предприятия подобною рода. Ее здание стояло

у самого края крутого обрыва рядом с мостом, и довольно недалеко от места

соединения нескольких улиц, некогда являвшегося, по-видимому, центром

общественной жизни города, на смену которому после Революции пришла нынешняя

городская площадь. - Пройдя по узенькому мосту, я попал в совершенно

безлюдный район, сама атмосфера которого заставила меня невольно поежиться,

Просевшие, а кое-где и обвалившиеся, прижатые друг к другу двускатные крыши

образовывали причудливый зубчатый узор, над которым возвышался довольно

непрезентабельного вида обезглавленный шпиль старинной церкви. В некоторых

домах вдоль Мэйн-стрит явно кто-то обитал,- хотя основная часть домов была

давно заброшена. Спускаясь по немощеным боковым улочкам, я видел

многочисленные черные, зияющие оконные проемы заброшенных хибар, некоторые

из которых сильно наклонились набок, угрожающе нависая над

полуразвалившимися фундаментами. Сам по себе вид этих оконных глазниц был

настолько неестественен и пугающ, что мне стоило немалой храбрости свернуть

в восточном направлении и двинуться еще дальше в сторону океанского

побережья. Жутковатые ощущения, которые я испытывал при виде опустевших

домов, нарастали даже не в арифметической, а скорее в геометрической

прогрессии по мере того, как увеличивалось количество окружавших меня

поразительно ветхих построек, отчего создавалось впечатление, будто я

оказался в некоем мини-городе полнейшего запустения. Один лишь вид этих

бесконечных улиц, пропитанных упадком и смертью, в сочетании с

представлением о массе опустевших, гниющих черных комнат, отданных на

разорение вездесущим паукам и извивающимся червям, невольно порождал

атмосферу поистине первобытного, животного страха и отвращения, разогнать

которую едва ли смогла бы даже самая жизнестойкая оптимистическая философия.

Фиш-стрит была столь же пустынной, как и Мэйн-стрит, хотя и отличалась

от нее изобилием кирпичных и каменных складских помещений, находившихся,

надо сказать, в прекрасном состоянии. Почти как две капли воды на нее

походила и Уотер-стрит, с тем лишь отличием, что в ней имелись просторные

проемы, откуда начинался путь к портовым причалам.

За все это время я не повстречал ни единой живой души, если не считать

сидевших в отдалении, на волноломе рыбаков, и не услышал ни звука, помимо

плеска накатывавших на берег гавани приливных волн да отдаленного грохота

мэнаксетского водопада. Постепенно город начинал все больше действовать мне

на нервы и я, возвращаясь обратно по расшатанному мосту на Уотер-стрит, то и

дело украдкой оглядывался назад. Мост на Фиш-стрит, судя по имевшемуся у

меня плану, и вовсе был разрушен.

К северу от реки стали попадаться признаки убогой, нищенской жизни -- в

некоторых домах на Уотер-стрит занимались упаковкой рыбы; изредка попадались

залатанные крыши с едва дымящимися трубами; откуда-то доносились

разрозненные, непонятные звуки, а кроме того, кое-где стали попадаться

скрюченные, еле переставляющие ноги человеческие фигуры, медленно

передвигающиеся по грязным, немощеным улицам. И все же, даже несмотря на все

эти слабые проблески жизни, следовало признать,