Пауло Коэльо

Одиннадцать минут

растеклось по всему телу, затопило голову, обновило само понятие «желание», вновь сделало её девственницей.

Она снимает повязку с себя, а потом, таким же мягким движением — с него. Зажигает лампу в изголовье. Два обнажённых человека смотрят друг на друга, но не улыбаются — просто смотрят. «Я — любовь, я — музыка, — думает она. — Давай потанцуем».

Но вслух не произносит ничего подобного: они говорят о чём-то банальном, договариваются о следующей встрече, он назначает дату — через два дня. Ему хотелось бы, чтобы она пришла с ним на вернисаж. Она колеблется. Прийти — значит узнать его мир, его друзей, а что они скажут? Что подумают?

И она отказывается. Но он, понимая, что она хотела согласиться, настаивает, приводит аргументы, которые, при всей своей нелепости, становятся па их танца, и она уступает, потому что, в глубине души, именно это ей и нужно.

Он предлагает встретиться в том самом кафе, где они когда-то впервые увидели друг друга. Нет, отвечает она, бразильцы суеверны: если вернёмся к началу, круг замкнётся, и всё кончится.

Я рад, говорит он, что ты не хочешь, чтобы круг замкнулся. Решено — они встретятся в церкви — с её колокольни весь город, как на ладони, а стоит она на Дороге Святого Иакова, откуда начинается таинственное паломничество, которое совершают эти двое с той минуты, как увидели друг друга.

Запись в дневнике Марии, сделанная накануне того, как она купила себе билет на самолет в Бразилию:

Жила-была птица. Птица с сильными крыльями, со сверкающим разноцветным оперением. Существо, созданное для вольного полёта в поднебесье, рождённое, чтобы радовать глаз тех, кто следит за ней с земли.

Однажды женщина увидела её и полюбила. Сердце её колотилось, глаза блестели от волнения, когда с открытым в изумлении ртом, смотрела она, как летит эта птица.

И та позвала её лететь с нею вместе — и отправились они по синему небу в полном ладу друг с другом. Женщина восхищалась птицей, почитала и славила её.

Но как-то раз пришло ей в голову — да ведь, птица эта наверняка когда-нибудь захочет улететь в дальние дали, к неведомым горам.

И женщина испугалась — испугалась, что с другой птицей никогда не сможет испытать ничего подобного. И позавидовала — позавидовала врожденному дару полёта. И ещё — испугалась одиночества.

И подумала: «Расставлю-ка я силки. В следующий раз птица прилетит — а улететь не сможет».

А птица, тоже любившая эту женщину, на следующий день прилетела, попала в силки, а потом посажена была в клетку.

Целыми днями женщина любовалась птицей, показывала предмет своей страсти подругам, а те говорили: «Теперь у тебя есть всё».

Но странные дела стали твориться в душе этой женщины: птицу она заполучила, приманивать её и приручать больше не было нужды и, мало-помалу, угасал интерес к ней.

Птица же, лишившись возможности летать — а в этом и только в этом заключался смысл её бытия, — облиняла и утратила свой блеск, стала уродлива, и женщина вообще перестала обращать на неё внимание: только следила, чтобы корму было вдоволь да чтоб клетка чистилась.

И, в один прекрасный день, птица взяла да и умерла. Женщина очень опечалилась, только о ней и думала и вспоминала её днём и ночью, но только не то, как та томилась в клетке, а как увидела в первый раз её вольный полёт под облаками.

А загляни она себе в душу — поняла бы, что пленилась не красотой её, а свободой и мощью её расправленных крыльев.

Лишившись птицы, лишилась её жизнь и смысла. И постучалась к ней в дверь смерть. «Ты зачем пришла?» — спросила её женщина.

«Затем, чтобы ты снова смогла летать со своей птицей по небу, — отвечала смерть. — Если бы позволила ей покидать тебя и неизменно возвращаться, ты любила бы еёе и восхищалась бы ею пуще прежнего. А вот теперь, чтобы тебе снова увидеть её — без меня дело никак не обойдётся».

* * *

День Мария начала с того, к чему готовилась все эти долгие месяцы, — отправилась в туристическое агентство и купила билет на самолет, отправлявшийся в Бразилию в тот день, который был кружком обведён в её календаре.

Быть ей в Европе оставалось всего две недели. Пройдут они — и Женева станет лицом человека, которого Мария любила и который любил Марию.

Бернская улица превратится просто в улицу, названную в честь столицы Швейцарии. Она будет вспоминать свою квартиру, озеро, французскую речь и все те безумства, что способна вытворить девушка двадцати трёх лет (завтра исполнится),