Пауло Коэльо

Одиннадцать минут

на работе, взыграла и забурлила в ней её бразильская кровь — недаром же все считают бразильянок самыми чувственными и сексуальными, — и Мария завела романчик с арабом, который тоже учил французский в одной группе с нею.

Длилась эта связь три недели — до тех пор, пока однажды вечером Мария, махнув на всё рукой, не решила съездить со своим возлюбленным в горы в окрестностях Женевы. А когда вернулась и пришла на следующий день в кабаре, её позвали в кабинет Роже.

Она переступила порог — и тотчас была уволена, чтоб другим девушкам неповадно было. Роже чуть не в истерике кричал, что сбылись его худшие ожидания, что в очередной раз он убедился — на бразильянок нельзя положиться (отчего же нельзя? Очень даже можно).

Не помогли её объяснения — она, мол, очень плохо себя чувствовала, от перемены климата у неё поднялась температура.

Швейцарец не внял и ещё посетовал, что вот, мол, изволь-ка снова лететь в Бразилию искать ей замену и что лучше бы он набрал югославских танцовщиц, которые и красивей, и гораздо ответственней относятся к своим обязанностям.

Мария, при всей своей молодости, была далеко не глупа, а вдобавок её арабский друг объяснил, что по суровым швейцарским законам о труде она может подать на Роже в суд за эксплуатацию, тем более, что большая часть заработанных ею денег достаётся заведению.

И она вернулась в кабинет Роже и поговорила с ним на вполне приличном французском языке, употребив слово «адвокат», и, благодаря этому волшебному заклинанию, вышла оттуда, унося залп проклятий и пять тысяч долларов неустойки — деньги неслыханные.

Теперь она могла сколько угодно встречаться со своим арабом, покупать подарки, сфотографироваться на снегу и вернуться домой с победой.

Первым делом она позвонила соседям и попросила передать родителям, что у неё всё замечательно, она счастлива, перед ней открывается блестящее будущее, так что, пусть не беспокоятся.

Вслед за тем — поскольку номер в гостинице, снятый для неё Роже, следовало освободить незамедлительно — оставалось только отправиться к арабу, поклясться ему в вечной любви, принять его веру и выйти за него замуж, даже если придётся теперь всегда носить на голове этот странный платок, ничего страшного: всем ведь известно, что арабы очень богаты, и этого достаточно.

Однако, араб, к этому времени, был уже далеко — наверно, где-нибудь в своей Аравии, стране, Марии неведомой, так, что она поблагодарила Пречистую Деву за то, что не пришлось изменять своей вере.

Теперь, сносно объясняясь по-французски, обладая достаточной суммой, чтобы купить билет на самолёт, карточкой, которая черным по белому удостоверяла, что она — «исполнительница самбы», видом на жительство — тоже вещь не последняя — и твёрдо памятуя, что, на самый крайний случай, остаётся у неё хозяин магазина тканей, решила Мария сделать то, что было ей, как она считала, вполне по силам.

А именно — зарабатывать деньги своей красотой.

Ещё в Бразилии прочла она книжку про одного пастуха по имени Сантьяго, который преодолевал множество препятствий, отыскивая свои сокровища, причём, препятствия эти только помогали ему обрести желаемое.

Но это же — просто про неё! Теперь она была совершенно убеждена, что работу потеряла для того, чтобы найти своё истинное призвание — стать фотомоделью и манекенщицей.

Она сняла дешёвую квартирку (даже без телевизора — надо было экономить, пока ещё не загребает деньги лопатой) и уже на следующее утро начала ходить по агентствам и в каждом услышала одно и то же — надо, мол, оставить снимки, сделанные профессиональным фотографом.

Но Мария, сообразив, что эти расходы — даже и не расходы, а вложение капитала и они должны окупиться, а осуществление мечты стоит дорого, большую часть денег ухнула на услуги замечательного фотографа, который говорил мало, а брал много.

В студии у него стоял исполинских размеров шкаф, и Мария позировала в самых разнообразных, изысканных и весьма экстравагантных туалетах, а также — в бикини, при виде которого Маилсон — единственный ее знакомый в Рио, импрессарио, переводчик и охранник — лопнул бы от гордости за свою подопечную.

Снимков она попросила напечатать побольше, приложила их к письму, где сообщала, как хорошо ей живётся в Швейцарии, и отправила домой. Пусть думают, что она разбогатела, обзавелась всем на зависть роскошным гардеробом и скоро прославит свой тихий городок.